Баруздин С.А. Писатель. Жизнь. Литература.
- М.: Советский писатель, 1990. С. 51-73.
Сергей Баруздин
Год тысяча девятьсот тридцать восьмой. Седьмая комната Дома пионеров в переулке Стопани. Так она тогда называлась. Она забита: старшие, средние, младшие, но все с пионерскими галстуками, волнуются. Такого общего занятия литературной студии, пожалуй, еще не было. Нет, впрочем, было. Гайдар приходил, другие, но все это было как-то естественно и просто.
Сегодня - особое. Сегодня - Маршак.
Наши руководители - Рувим Исаевич Фраерман, Вера Васильевна Смирнова, Вера Ивановна Кудряшова - волнуются. Их волнение передается нам: "Сам Маршак!"
И вот в седьмую комнату пришел "сам Маршак".
Он был не стар в те годы (пятьдесят один год - не возраст, как говорят сейчас!), но нам он казался очень старым, как все классики.
А было все не так, как мы думали.
Самуил Яковлевич не читал своих стихов. И не делился "опытом". Он заставил читать нас.
Мы читали. Свои наивные сочинения - стихи и прозу. Впрочем, далеко не все из нас считали в то время, что это лишь первые литературные опыты.
Маршак слушал.
Маршак, "сам Маршак" молчал.
Когда чтение закончилось, все умолкли.
Наконец кто-то не самый робкий бодро спросил:
- Самуил Яковлевич, а расскажите, пожалуйста, о своем мастерстве! О мастерстве детского поэта. Стоит писать для детей?
- Детский поэт, - сказал Маршак, - должен быть, голубчик, умным человеком, как все взрослые, и очень наивным, непосредственным человеком, как ребенок. Вот слушал я сейчас вас... Как интересно! И хорошо! Например, насчет шпиона, который секретные бумаги в живой обезьянке прятал. Хорошо! Такого не придумаешь!
Год тысяча девятьсот сорок седьмой. Трудный еще, послевоенный год. Март. Весна.
В здание ЦК комсомола валит разношерстная молодая братва. Там - Первое всесоюзное совещание молодых писателей.
Среди молодых - Недогонов, Гудзенко, Наровчатов, Дудин, Орлов, Солоухин, Холендро, Воронько, Сотник, Алексин, Тушнова, Маргиани, Чалый, Зубавин, Тендряков, Антонов, Воронин, Доризо, Нонешвили, Баныкин, Познанская, Субботин, Шергова, Парве, Эмин, Тряпкин, Старшинов, Капутикян, Бычко, Гребнев, Козловский, Карим, Луконин, Межиров, Львов, Друнина...
Мы, пробующие писать для детей, в семинаре Маршака. Ему помогают Михалков, Кассиль, Барто, Благинина, Смирнова, Габбе.
Сотника похвалили. Познанскую и Чалого - тоже.
Меня разнесли в пух и прах. С грехом пополам одобрили две стихотворных строчки:
Утром заяц вышел рано -
Шубку вывалял в снегу.
Я был почти убит.
После обсуждения выскочил на улицу, на угол Маросейки и проезда Серова, за папиросами. Там какие-то мрачные люди торговали "Беломором" - пять рублей за пачку.
Купил, закурил, вернулся.
- Тебя ищет Маршак, - сказали мне.
В сером коридоре действительно меня нашел Самуил Яковлевич.
- Ну что, голубчик, огорчены? - спросил он. Я постарался не подать вида.
- Надо огорчаться, голубчик! Надо! Вот тогда, глядишь, и получится!
В 1953-1955 годах я работал в редакции журнала "Пионер". Наш главный редактор Наталья Владимировна Ильина при обсуждении плана на каждый очередной номер журнала обычно говорила:
- И еще хорошо бы стихи Маршака заполучить!
Мы с Вилем Орджоникидзе много раз звонили Самуилу Яковлевичу, но - увы! - бесполезно. Тогда стали по очереди ездить на улицу Чкалова. Каждый раз Маршак обещал стихи, но так ничего и не дал, кроме нескольких переводов чешских народных песенок. И то с трудом, ибо мы перехватили их у "Мурзилки".
Зато всякий приезд на улицу Чкалова был неожиданным знакомством с новым Маршаком. Самуил Яковлевич читал свои "взрослые" стихи "Из лирической тетради".
- Понимаете ли, голубчик, - говорил он, - без биографии нет поэта. Каждый обязательно должен пользоваться своим пережитым. И даже у вас - а вы молоды! - должны быть свои воспоминания. Но поверьте, наступит время, когда просто нельзя без них! Я никак не могу сейчас не писать эти стихи! А вы, голубчик, пишите - для "Пионера!..
Литературная газета" в номере за 12 сентября года напечатала статью Валентина Берестова "Судьба девяностого сонета".
В этот же день говорили с Маршаком.
Он доволен:
- Понимаете ли, голубчик, с Бернсом мне еще повезло. Много было серьезных статей с анализом переводов. И понятно: ведь Бернс попроще... А о переводах Шекспира только хвалебные слова писали. И вот Берестов - первый! Интересно. Интересно! И главное, в статье это чувствуется!..
Гослитиздат (ныне издательство "Художественная литература") выпустил в 1959 году пятое издание Роберта Бернса в переводах С. Маршака с гравюрами В. Фаворского.
В этой связи Самуил Яковлевич заговорил о судьбе Бернса в Англии:
- У нас в России Бернса куда больше понимают. В Англии, правда, чего только нет: и "Бернсовские завтраки", и "Бернсовские обеды", и "Бернсовские вечера"... Я им сказал однажды: "Вы своего Бернса совсем проели!" Представляете себе, голубчик, у нас: "Пушкинские завтраки"?
Заговорили о специфике литературы для детей. В частности, о термине "для больших и маленьких".
Маршак сказал приблизительно так:
"Если мне скажут, что детский поэт пишет хорошо только для маленьких, это - плохой поэт. Ну, а если скажут, что детский поэт хорошо пишет только для больших, это - тоже плохой поэт!"
Зашел спор о преподавании литературы в школе.
"С Пушкиным плохо! - огорчался Маршак. - У нас там против него иммунитет вырабатывают! С детства!"
В Малеевке смотрели немецкий фильм "Звенящее, поющее деревце" - по мотивам сказок братьев Гримм. Фильм слабый. Артисты играют плохо, декорации театральны, костюмы - еще хуже. Единственно, что приятно, - краски, цвет.
Но, как говорится, не цветом единым...
Каюсь, я ушел, не досмотрев и половины фильма.
Самуил Яковлевич, больной, задыхающийся, досидел до конца.
Потом возмущался:
"И это - сказка?! Никакой правды! Карлик - не карлик! И даже не лилипут! А медведь? Разве это медведь! Да такого и годовалый ребенок не испугается! Неужели они не понимают, что и для детей фильм надо делать всерьез?.."
В той же Малеевке как-то зашел разговор о традициях народного стиха в детской и взрослой поэзии.
"Ведь народная поэзия начиналась с песни", - заметил Маршак.
Я сказал, что чувствую в стихах Твардовского "школу Маршака", и в частности "школу" его "детского стиха".
"Знаете, голубчик, - сказал он, - если я что-то сделал для Твардовского, то самую малость: просто вовремя подсказал ему, чтобы он шел своим путем, не оглядываясь. А ведь начинался он в трудную пору: тут тебе и Пастернак, и Сельвинский, и Кирсанов, и прочие. А пошел своим путем. И хорошо поступил, что послушался!"
"У вдохновения две стороны, - сказал однажды Самуил Яковлевич. - Одна - культуры: это и чтение, и знакомство с классикой - все возбуждает твои эмоции, чувства и вызывает желание писать. Вторая - то, что мы определяем как знание жизни. Первая не живет без второй, и вторая не живет без первой".
Зашел разговор о поэтах, об особенностях "поэтической натуры".
"И чего они на себя напускают! Вот помню даже с Маяковским первую встречу. Сказали мне: "Маяковский хотел бы с вами познакомиться". Пришел какой-то бритый человек, спросил: "Где вы, Маршак, так писать научились?" Оказалось - Маяковский. Мне не понравилось. Честно скажу, не очень понравилось. Все же старше его был, да и вообще не любил фамильярности... А узнал его получше - совсем не такой! Чистый в отношении к стихам, к людям. Все, что ему нравится, наизусть читает. К иным же присмотришься и не знаешь - напускают на себя или нет?..
А ведь поэзия - дело чистое. С мыслью о возможной славе да деньгах лучше не браться..."
"Однажды в детстве довелось мне пахать. Шел за плугом, а он по поверхности скользит, и только. Разве это пахота!.. Так и в поэзии - будто за плугом идешь. И большая сила нужна поэту, чтобы глубоко пахать, а не скользить по поверхности".
Это сказал Маршак.
Маршака не обошли события, связанные с печальной памятью тридцать седьмым годом. Формально Сталин любил детских писателей. Ему нравились и Маршак, и Михалков, и Гайдар, и Чуковский, и даже Благинина.
И он проявлял внимание к этой литературе.
Когда В.В. Смирнова написала книгу рассказов о Сталине (Детгиз послал Сталину), Иосиф Виссарионович сказал и написал категорически: надо пропагандировать Ленина и не надо пропагандировать детство и юность Сталина. Он отверг книгу о себе.
Что за этим стояло?
Какие расчеты?
Сейчас трудно сказать.
Письмо Сталина в Детгиз по поводу рукописи В.В. Смирновой уже много раз опубликовано, и я сейчас не буду его повторять.
Но вернемся к Маршаку.
Так называемая маршаковская редакция Маршака в Ленинграде была тяжкой участью. Письма и доносы шли на сотрудников редакции и на самого Маршака. Большинство сотрудников редакции было арестовано. Сам Маршак, слава богу, избежал этой горькой участи...
В конце 1960 года (7-9 декабря) в Москве состоялся Объединенный пленум правления Союза писателей РСФСР, Московского и Ленинградского отделений Союза писателей, посвященный состоянию современной детской и юношеской литературы.
Маршак был болен. Врачи отправили его в Ялту. Оттуда, из Ялты, шли его письма и телеграммы в связи с пленумом.
12 ноября Самуил Яковлевич писал:
"...Письмо ваше меня встревожило и взволновало. Мне очень хотелось бы помочь вам в успешном проведении пленума, поделиться с вами своим опытом и мыслями, которые накопились за многие годы.
Я рассчитывал вернуться в Москву, когда там установится погода, чтобы избежать очередного воспаления легких, которое всегда угрожает мне поздней осенью и ранней весной. Здесь, в Крыму, стоят на редкость теплые дни - почти летние. Понемногу я начинаю приходить в себя после года, проведенного большей частью в больницах. Я думал, что пленум состоится в январе и я успею еще принять участие в подготовке к нему, если буду в Москве числа 10-15 декабря.
Но... сегодня пришло письмо... что пленум состоится не в январе, а примерно 7-8 декабря.
Поэтому я хочу высказать... хоть вкратце, некоторые свои соображения и тревоги.
Пленумы, посвященные литературе для детей, бывают у нас редко, и очень хотелось бы, чтобы предстоящий пленум трех правлений принес вполне реальную и существенную пользу этому большому делу.
Говорят, что обсуждение коснется только книг, вышедших за последние два года. Правильно ли это? Каждый из нас что-то сделал за эти годы. Но двухлетний срок был бы слишком мал для того, чтобы судить о литературном урожае даже в том случае, если бы речь шла обо всей советской литературе в целом, а не только об одном из ее участков.
Не следует ли поставить вопрос шире: о путях нашей - еще довольно молодой - детской литературы за более значительный период?
А главное, следовало бы, мне кажется, поставить вопрос так: детская литература не может быть делом и заботой одних только детских писателей. О ней всегда серьезно думали и заботились крупнейшие люди века - Белинский, Лев Толстой, Горький. Когда же она становилась вотчиной специально детских писательниц и писателей, она мельчала, теряла большое дыхание и масштабы.
В свое время в Ленинграде мы привлекли к работе не только таких детских писателей, как Борис Житков, М. Ильин, Виталий Бианки, Л. Пантелеев (кстати, все они стали и писателями для взрослых), но и М. Пришвина, Алексея Толстого, Николая Тихонова (прозу свою он начал именно с повестей и рассказов для детей), Н. Асеева, М. Зощенко, Б. Лавренева и многих других. А наряду с ними были привлечены и солидные ученые - физики, астрономы, историки.
Это было не так легко. Надо было рассеять весьма распространенное предубеждение, которое заключалось в том, что детская книга будто бы не допускает серьезных сложных мыслей и подлинных чувств.
Мы не кормим детей худшими продуктами, оставляя лучшие для взрослых. Нельзя кормить детей и неполноценной литературой.
Конечно, "взрослый" писатель, если он пишет для детей, должен учиться быть детским писателем, как учился этому Лев Толстой, приступая к своим "Книгам для детского чтения".
Но даже если иные писатели для взрослых и не окажутся в состоянии писать для детей, они должны были бы по крайней мере пристально и внимательно следить за детской литературой не в меньшей степени, чем Горький, который так много думал и писал о детской книге - особенно в последние годы своей жизни.
А к детским писателям мы должны предъявлять не меньшие требования, чем к писателям для взрослых. Поэты, пишущие для детей, должны быть настоящими поэтами - такими, каких можно поставить в один ряд с лучшими мастерами поэзии нашей страны. Не должно быть скидок и на художественную прозу (часто детские рассказы можно назвать рассказами о том, как ничего не случилось), и на научно-популярную и научно-художественную книгу, особенно важную в наш научный век.
Широкий обзор нашей литературы за более или менее значительный период помог бы нам понять, далеко ли мы продвинулись на разных ее участках (а их так много!), что у нас передовое и что отсталое.
Очень бы мне хотелось... чтобы пленум поднял достоинство детской литературы (вы знаете, что Горький на Первом съезде писателей настоял на том, чтобы доклад о литературе для детей поставили вторым - непосредственно после его основного доклада, подчеркнув таким образом важность этой литературы). Хотелось бы, чтобы пленум по-настоящему воодушевил писателей, работающих над книгами для детей, привлек к этому делу новые силы и поставил перед авторами и редакторами высокие требования.
От состояния и уровня детской литературы зависят в значительной степени и школьные учебники. Первым книгам для чтения и хрестоматиям не хватает коротких рассказов современных писателей. Да, в сущности, географию, историю, естествознание в младших классах следовало бы давать в рассказах, если бы таковые у нас были.
Дела у детской литературы по горло. Хватило бы сил.
У нас есть при Союзе писателей Совет по детской литературе. Хотелось бы, чтобы он стал мыслью литературы для детей, чтобы в него входили лучшие писатели, видные ученые, инженеры - то есть такие люди, которые могли бы подсказать практическому издательству интересные и нужные темы (планировать популярную, научно-техническую литературу легче, чем беллетристику и поэзию).
Такой Совет не должен быть слишком громоздким по своему составу, должен быть достаточно мобильным, чтобы участники его могли легко собираться и обсуждать книги и темы так, как делали это мы, старики, собиравшиеся когда-то в квартире или на даче у Алексея Максимовича. Эти разговоры рождали в свое время интереснейшие книги.
Я с трудом написал это длинное и все же далеко не исчерпывающее наших задач послание, но мне хотелось со всей серьезностью... помочь в успешном проведении пленума. Не знаю, в какой степени мое письмо поможет вам. Я постарался выразить в нем многое из того, что сказал бы, если бы мне удалось быть на пленуме".
17 ноября Маршак прислал в Союз писателей России телеграмму:
"...Желаю по-горьковски воодушевленно, требовательно провести пленум, привлечь внимание лучших писателей, ученых разных специальностей, мастеров, бывалых людей, способных готовить младшее поколение к овладению богатством современной культуры, науки, техники, искусства, воспитывать без назидательности настоящую идейность, честность, любовь к труду, множественный вкус, сделать детскую книгу интереснее, сюжетнее, серьезнее, веселее. Постараюсь приехать, или прислать короткое выступление, если не смогу…"
"Сам Маршак", неугомонный Маршак, конечно, прислал и свое выступление. Его прочитал на пленуме Лев Абрамович Кассиль. Я не буду приводить это выступление, ибо оно было опубликовано...
Уже после пленума, о котором так беспокоился Mapшак, я получил письмо.
Приведу его полностью:
"12.XII - I960 г.
Ялта, "Нижняя Ореанда".
Дорогой Сергей Алексеевич,
От всей души благодарю Вас за сердечное письмо и телеграмму. Поблагодарите и Л.С. Соболева.
Я еще не знаю, как прошел Ваш пленум, но надеюсь, что удачно.
О делах детской литературы поговорим с Вами, когда вернусь.
Спасибо и за присылку газеты. Огорчила меня только опечатка. У меня было сказано: "Когда детская литература становится вотчиной одних только детских писательниц и писателей, она мельчает". А напечатано: "молчит", что не имеет ровно никакого смысла!
Как Вы думаете, можно ли еще дать поправку?
Желаю Вам здоровья и успехов.
Жму руку.
Ваш С. Маршак".
А какой на самом деле был Маршак? Простой? Важный? Сложный?
Трудно сказать. Улыбка у него была скромная, иногда грустная, а может быть, даже чуть виноватая. А характер - активный и, пожалуй, ершистый.
Те, кто встречался и дружил с ним многие годы, как наши старшие товарищи по литературному цеху, и те, кто, вроде нас, вернувшись с фронтов Отечественной войны, довольно бойко вошли в литературу для детей, и сразу же попали в его поле зрения, чувствовали его высокую меру требовательности к литературе, к себе самому и к нам, начинающим. Он был не просто маститым писателем, классиком, одним из основоположников большой советской литературы для маленького читателя. Он был личностью глубокой, мудрой, тонкой, и потому каждая встреча с ним становилась событием. Об этом, в частности, не раз и очень хорошо писал "взрослый" Василий Субботин.
Но и те, кто не был лично знаком с ним, кто никогда не видел его даже на фотографиях, знали и любили этого человека. Он сопутствовал им, нынешним дедушкам и бабушкам, отцам и матерям, юношам и девушкам, всю жизнь. По его стихам и песням, сказкам и пьесам учились они любви к родному слову и к родной стране, уважению к человеку труда и его деяниям, учились той высокой морали, которую мы называем коммунистической.
Несколько поколений советских людей воспитывались на звонких, веселых и одновременно мудрых книжках, написанных этим человеком. И не просто воспитывались, а и росли вместе с его книжками. От "Деток в клетке" до "Мистера Твистера". От "Былей-небылиц" и "Разноцветной книги" до "Круглого года". От "Сказки о глупом мышонке", "Почты", "Вот какой рассеянный" до "Рассказа о неизвестном герое", "Баллады о памятнике" и "Нашего герба". И, наконец, от его прекрасных детких стихов до глубокой "взрослой" лирики и переводов Шекспира, Бернса, Гейне, Петёфи, лучших образцов зарубежной народной поэзии, ставших благодаря его таланту и умению достоянием русской литературы.
Писатель и человек большой эрудиции и, добавляю, мужества, в последние годы своей жизни превозмогавший болезни и возраст во имя большой литературы, он и закончил свой путь как труженик. Лишенный возможности читать, он наизусть диктовал поправки к рукописям и гранкам, интересовался иллюстрациями художников, событиями дня, о которых говорил номер "Правды" от 4 июля 1964 года, - дня для него последнего.
Годы летят. И летят быстро.
Трудно поверить, что на свете уже нет Маршака. Что завтра и послезавтра, через год и через десять лет не появятся его новые стихи на страницах газет и журналов, его острые подписи к рисункам Кукрыниксов, его книжки для детей, пьесы, переводы, лирические стихи и воспоминания, написать которые он так мечтал. Не будет к очередным литературным юбилеям блестящих стихотворных маршаковских приветствий, к которым все мы так привыкли и которым никогда не переставали поражаться... И еще - это уже касается нас, пишущих, - не будет писем Маршака из Ялты и с московской улицы Чкалова, которой он посвятил свою знаменитую книжку "Детям нашего двора", не будет его новых блестящих статей о литературе, которым мог бы позавидовать иной теоретик-литературовед...
Маршак сочетал в себе удивительное разнообразие литературных талантов, и при этом он всегда был нашим горячим современником, острым политиком, борцом и общественником. Понятие "беспартийный большевик" как нельзя лучше подходит к нему - поэту, человеку и гражданину.
Дети, во имя которых мы сегодня живем, трудимся и строим новое общество, не понимают законов смерти. Для самых маленьких из них имя Маршака стало синонимом хорошей детской книжки. "Дядя, а вы Маршак?" - спрашивают они у автора понравившейся книжки. Для более старших произведения Маршака вечно будут добрыми спутниками, советчиками и товарищами. Их читают в эту минуту миллионы ребят, их будут читать новые поколения, которые заново откроют для себя прекрасную маршаковскую поэтическую образность и ритмику в написанных давным-давно строках:
Человек сказал Днепру:
- Я стеной тебя запру.
Ты
С вершины
Будешь
Прыгать,
Ты
Машины
Будешь
Двигать!
По-моему, это и сегодня современно по духу и стилю, хотя написано очень давно, в тридцатые годы.
И в самом деле, и сейчас, после давней смерти Маршака, без него не обойтись.
...Ты еще не научился читать, а Маршак уже был подле тебя со звонкой считалкой, с книжкой-картинкой, веселой песенкой, мудрой сказкой.
Ты рос, познавал окружающую тебя жизнь, и в этом твоими близкими помощниками были книжки о "Войне с Днепром" и "Детям нашего двора", о "Мистере Твистере" и "Почте", о "Хорошем дне" и "Круглом годе".
Ты становился школьником, пионером, и здесь твоими верными вожатыми были книжки Маршака, умные, добрые, справедливые.
Ты стал юношей, приобщился к труду, ты уже прочитал сотни книг, хороших и разных, и опять среди твоих любимых писателей - Маршак, с его острыми политическими памфлетами, с задушевными лирическими стихами, с блестящими переводами из Шекспира и Бернса, Байрона и Петёфи, Украинки и Туманяна, Богушевича и Нерис, из венгерской народной поэзии...
А еще я помню по годам войны:
Бьемся мы здорово,
Рубим отчаянно,
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.
Это - маршаковская подпись под очередным плакатом. Плаката и автора его я не помню, а подпись запомнил на всю жизнь...
Маршак открыл советским детям Джанни Родари.
Говорить о "русском Родари" - значит говорить и о Маршаке. Но сейчас я хочу сказать о самом Родари. Вспоминаю свою заметку о нем, опубликованную в журнале "Пионер" очень давно. Она была адресована детям.
- Родари, голубчик, очень детский поэт, - сказал мне Маршак, когда я показал ему заметку для "Пионера". - Он очень детский и очень современный, и это особенно важно... Вы еще раз подчеркните это!
Когда заметка в "Пионере" уже вышла и я показал ее Маршаку, он вдруг сказал:
- Ничего, но не полно. О Родари надо писать...
Он сказал, что надо писать горячо, заинтересованно, писать так потому, что даже у нас не всегда понимают и принимают литературу для детей как что-то серьезное, а уж там, в Италии...
Я обескуражил Самуила Яковлевича, поскольку, увы, принес другое свое "сочинение" о Родари - статью для сугубо "взрослого" журнала "Начальная школа".
Маршак действительно смутился:
- Она у вас? Так почитайте, голубчик, но... Нет, читайте, читайте! Я же знаю, вы длинно не пишете...
Я стал читать. Приведу фрагменты из статьи, которую я тогда читал С.Я. Маршаку. Приведу потому, что Маршаку на сей раз мое "сочинение" понравилось (я с чистой совестью отдал его в "Начальную школу", где оно и появилось в номере пятом за 1964 год).
- Так вот это как раз то, о чем я говорил с вами, голубчик! Тут есть все о Родари, что нужно, и опять же очень важно, что это адресовано педагогам начальной школы. "Пионер" они не читают, а "Начальную школу" должны читать. Как вы считаете?
Вот что я писал в заметке для "Начальной школы":
"Темы стихов Джанни Родари подсказаны самой жизнью...
Герои его стихов - простые люди современной Италии. Им, точильщикам и рыбакам, служанкам и метельщикам, чистильщикам сапог и почтальонам, нелегко живется на свете, но ни безработица, ни нищета не могут сломить их волю к борьбе за свое счастье, за светлое будущее, за мир.
Самые теплые и добрые слова поэта обращены к человеку-труженику. Ребенок, читающий его стихи, видит старого сторожа, который "один не спит в квартале, чтоб другие крепко спали", и старика каменщика, что строит "для всяких бездельников важных множество зданий многоэтажных", а сам живет в ветхой лачуге, "человека на подъемном кране" и старьевщика, что прихватил в свой мешок вместе со всяким барахлом "министра без портфеля", который "правил без году неделю и призывал страну к войне".
Все эти стихи просты, конкретны, предметны. И потому они особенно интересны нашим детям, ибо дают предельно ясное представление о жизни в одной из стран капитала, где даже милых фей, по образному выражению поэта, "заела безработица".
...Горячо и взволнованно звучит стихотворение о "Мальчике из Модены", у которого полицейские убили отца. Сюжет этого стихотворения также не выдуман. В итальянском городе Модена было убито шесть рабочих, защищавших свою фабрику, которую собирались закрыть хозяева.
Дети итальянских рабочих не знают веселого летнего отдыха. Тысячи детей проводят лето на пыльных улицах и раскаленных от солнца каменных лестницах городов. И Джанни Родари пишет "Стишок про летнюю жару и городскую детвору", в котором говорит:
Если б меня президентом избрали,
Я бы велел, чтобы в каждом квартале
Каждого города всем напоказ
Вывешен был мой строжайший приказ:
1
Детям страны президентским декретом
Жить в городах запрещается летом.
2
Всех ребятишек на летнее жительство
Вывезти к морю. Заплатит правительство.
3
Этим декретом - параграфом третьим
Горы Альпийские дарятся детям.
Заключенье
Кто не исполнит приказа, тому
Будет грозить заключенье в тюрьму!
Стихи Д. Родари напоминают теплый, откровенный разговор старшего товарища и друга со своими маленькими читателями. В одном из них поэт отправляется в "Далекое путешествие", чтобы "разведать, что делают дети на свете, как их зовут, хорошо ли живут", в другом - заводит с ребятами "всемирный хоровод" вокруг земли, в третьем - хорошо подсчитывает, "сколько всего детей на свете", в четвертом - отправляет "Письмо фее", в пятом - шлет привет негритянскому мальчику в Америку, которому не разрешают прокатиться на карусели. И о чем бы ни писал поэт, стихи его воспитывают в маленьких читателях чувства добра, справедливости и дружбы.
Есть у стихов Джанни Родари и еще одно замечательное качество: они глубоко оптимистичны и полны веселой выдумки, смеха и тонкой шутки. Вот поэт подробно рассказывает, "чем пахнут ремесла", а в конце стихотворения выясняется, что
Только безделье
Не пахнет никак.
Сколько ни душится
Лодырь богатый,
Очень неважно
Он пахнет, ребята!
Или вот как заканчивается стихотворение "Какого цвета ремесла?":
Руки рабочих
В масле и саже.
Руки богатых
Белее и глаже -
Нежные пальцы,
Светлые ногти,
Нет на них копоти,
Масла и дегтя.
Знаешь, пускай у них кожа бела,
Очень черны у богатых дела!
Даже "Пожарный" у Д. Родари самый что ни на есть необыкновенный. Рассказывая о нем, поэт мечтает:
Чтоб от пламени войны
Защитить народы,
Стать пожарными должны
Все друзья свободы.
Все противники войны
Стать пожарными должны!
Много радости доставляют маленькому читателю и шуточные стихотворения Д. Родари ("Оркестр на площади", "Лежебока", "Снежное чучело", "Крыша на палке").
Говоря о стихах Д. Родари, хочется особо отметить работу С. Маршака над переводами их на русский язык. В своих переводах С. Маршак сумел исключительно тонко донести до русского читателя удивительную простоту, поэтичность и политическую злободневность стихов Д. Родари..."
Сейчас, перечитывая все это, я, конечно, понимаю, что в "русском" Родари "очень много Маршака". Но, видимо, это и хорошо, иначе не было бы у нас Родари - талантливого и очень любимого.
О Маршаке много написано.
Мне, признаюсь, очень нравится не раз переиздававшаяся книга Б. Галанова "С.Я. Маршак" - очерк жизни и творчества писателя.
Работа любого поэта, в том числе и Маршака, - это путь постоянных поисков, радостных удач и мучительных срывов. Большой интерес представляют те страницы монографии Б. Галанова, где автор выходит за рамки хронологии и дает сравнительный анализ многих вариантов стихов поэта, созданных на различных этапах творчества, и, наконец, просто стихов разных лет. Так, например, Б. Галанов показывает нам историю появления популярнейшей книжки Маршака "Детки в клетке", которая берет свое начало в первых стихотворных подписях к рисункам, сделанным в 1922 году.
Анализируя сравнительно небольшой период в творчестве Маршака (1923-1927), отделяющий стихотворение "Пожар" от стихотворения "Почта", Б. Галанов говорит о том новом, что с годами приобретал поэт.
Сравнивая раннюю стихотворную сказку Маршака "Как рубанок сделал рубанок" и более позднюю - "Вчера и сегодня", Б. Галанов показывает, как росло мастерство поэта, как совершенствовались его художественные средства.
Так раскрывается в монографии творческая лаборатория Маршака - поэта ясного, реалистического, жизнелюбивого, веселого.
Б. Галанов подчеркивает в своей монографии, что дружба Маршака с Горьким, его работа в альманахе "Воробей" и журнале "Новый Робинзон", а затем в детском отделе Госиздата имели огромное значение не только для самого поэта, но и для всей нарождающейся детской литературы.
Вопрос о традициях, на которых воспитывалась поэзия Маршака, а проще говоря, о том, "из каких зерен выросло искусство Маршака", занимает значительное место в монографии. Большой интерес представляет содержащийся в монографии анализ влияния английской народной поэзии и детского фольклора на стихи Маршака. К сожалению, менее конкретно говорится в книге о влиянии на творчество Маршака русской народной поэзии.
Анализируя работу Маршака для юных читателей, Б. Галанов не замыкается в рамках одной поэзии для детей, поскольку, как верно говорит автор, "вклад Mapшака в советскую литературу не ограничился только областью детской поэзии".
И еще я хочу вспомнить о двух, чуть ли не самых последних книжках Маршака.
Начну с общего и, по-моему, важного.
В наши дни отношение к собственности - своеобразная лакмусовая бумажка, которой можно проверить мораль и этику советского человека. Вот почему весьма закономерно все большее внимание к этой теме наших писателей, в том числе и тех, кто обращает свое слово к юному поколению. Ведь воспитание в человеке новых черт и преодоление накипи старого начинается с самых малых лет, как говорится, с пеленок. Ребенка можно воспитывать. Подростка и взрослого человека надо уже перевоспитывать. Второе сложнее первого. Думаю, я не впаду в большое преувеличение, если скажу, что с этой точки зрения роль писателя, создающего книжки для детей, куда более ответственная, нежели роль писателя "взрослого".
Можно и нужно средствами художественного слова говорить с детьми на тему об отношении к собственности. Тема эта безграничная, как безгранично и ее решение. "Мое и наше", "частное и общее", "личное и коллективное" - все это тоже разговор об отношении к собственности. Такой разговор, прямой и честный, ребята слышали в книгах многих писателей.
И вот появилась еще одна книжка, касающаяся этой сложнейшей, существеннейшей проблемы жизни. Книжка адресована самому маленькому читателю - дошкольнику, и в этом ее особая ценность. Я говорю о книжке Маршака "Большой карман", выпущенной Детгизом в 1958 году.
У Маршака неоценимый дар находить в обычной ребячьей жизни самое существенное, подбирать ключик к сердцу маленького читателя, захватывать его внимание и воображение, тонко влиять на его психику. И в "Большом кармане" мы видим прежде всего точно найденный ход, деталь, подмеченную в жизни, которая становится поводом для большого и серьезного разговора.
Поначалу стихотворный рассказ Маршака очень непритязателен и прост. Это лишь первое знакомство с персонажем книжки - мальчуганом, на фартучке у которого "большой карман".
Но тут же поэт добавляет деталь, которая говорит о характере мальчишки:
Все, что Ваня ни найдет,
Он в карман к себе кладет.
Опять поэт ведет рассказ от самого обычного, простого. Чего только нет у мальчишки в кармане - и гайки, и гвозди, и старый кран! Казалось бы, все естественно. Какой малыш не любит хранить порой самые ненужные вещи! Однако чем дальше идет повествование, тем все более фантастические размеры приобретает страсть Вани к накопительству. Блин не доел в яслях - в карман, молоко не допил - тоже в карман, даже тапочку свою спрятал:
До чего большой карман -
Не карман, а чемодан!
Так веселый, забавный рассказ перерастает в разговор о жадности. И вот конец книжки: ребята ищут потерявшийся барабан.
Видит няня, что карман
Толще стал у Вани... -
Неужели барабан
У тебя в кармане?..
Оказалось, так и есть
Только он не мог пролезть.
Не поддался барабан -
Затрещал по швам карман:
Был он не резиновый,
Был он парусиновый!..
Поэт не дает в своей книжке никаких назидательных рецептов. Ребенок сам сделает правильный вывод.
Стихи Маршака всегда отличаются блеском формы и удивительной простотой. И эта его книжка написана чистыми, яркими стихами, которые приятно произносить вслух и которые сразу же прочно врезаются в память.
Еще одна книжка - "Четыре глаза", вышедшая в 1961 году.
Глаза у Саши велики,
Но очень близоруки.
Врач прописал ему очки
По правилам науки, -
так начинает поэт свой стихотворный рассказ о злоключениях маленького мальчика, который волею судеб "оседлал очками нос".
На первый взгляд может показаться, что автор говорит о самом простом, малопримечательном факте: мальчишка носит очки, ребята дразнят его, доводят до слез, мать утешает сына. Но, написанные рукой мастера, стихи об "очкастом" Саше как бы раздвигают рамки факта: они превращаются в веселый сюжетный рассказ, который в равной мере и увлекателен для маленького читателя, и полезен ему. Ярко, емко рассказывает поэт о том, как делали Саше очки:
Отшлифовали в мастерской
Два стеклышка на славу,
Потом заботливой рукой
Их вставили в оправу,
Очки вложили мастера
В коробку из пластмассы,
И Сашин дедушка вчера
Их получил у кассы.
Маршак прекрасно умеет передать ребячью непосредственность, тонко рисовать психологию детей, показывать все оттенки настроений и переживаний маленького человека.
В книжке "Четыре глаза" очень точно выражены наивность детской души, радость видения нового:
Сквозь стекла Саша посмотрел -
И день как будто посветлел.
Но только снял он стекла,
Как все кругом поблекло.
В очках и небо голубей,
Просторнее и выше,
И виден каждый воробей,
Усевшийся на крыше.
Но про очки ребятам всем
Известно стало сразу.
Они кричат: - Скажи, зачем
Тебе четыре глаза?
Совсем прост и вместе с тем весьма типичен для маршаковской поэзии и логический вывод из всего рассказа. Он звучит как поговорка, как народная присказка:
Над теми, у кого очки,
Смеются только дурачки!
Чеканный стих, динамичность сюжета, тонкая передача настроения - все это делает очень интересной эту маленькую книжку "Четыре глаза".
Очень хорошо когда-то сказал Валентин Берестов:
"Ребенок - неутомимый исследователь языка, он остpo и свежо ощущает слово и вместе с тем, говоря словами Маршака, искры чувства, мерцающие в столбцах словаря. Скажите малышу, занятому своими игрушками: "Солнце!" - и он поднимает голову к небу. Скажите: "Солнышко!" - и он улыбнется. И нам нужно так ставить слово "солнце" в стихотворной строчке, в прозаической фразе, чтобы оно и светило, и грело, и при этом было добрым, человечным существом. Так мы выразим ребенка, дадим ему здоровую духовную пищу и поможем закрепиться детскому чувству, без которого человек, превосходно знающий, что такое Солнечная система, солнечная радиация, солнечные пятна, фотосинтез, термоядерные процессы на Солнце, будет нранственно беден, черств и сух.
Пускай это бурное море огня
Зовут лучезарным светилом,
Как в детстве, оно для тебя и меня
Останется солнышком милым.
И меньше не станет оно оттого,
Что где-то на дальней планете
Не солнцем порой называют его,
А солнышком взрослые дети.
(С. Маршак)
Выросший вместе с человеком детский взгляд на мир стал благородной частицей отнюдь не "дошкольного" чувства".
Точная мысль!
Маршак мечтал о том, чтобы когда-то для наших ребят была создана настоящая книга о Советской Родине.
В 1952 году он писал:
"Сейчас детские книги проникают в самые отдаленные уголки страны. У нас существует крупнейшее в мире издательство книг для детей. Наши художники вместе с писателями могут создать самые разнообразные альбомы и книги, посвященные народам СССР, великим стройкам коммунизма, героям этих строек.
Но инициатива в деле создания большой книги о Родине может и должна принадлежать не только художнику.
Пора нам затеять книгу, в которой лучшие наши писатели рассказали бы детям о своих родных краях, о том, что представляли собой эти края до революции и чем стали теперь.
Можно не сомневаться в том, что все писатели наших братских республик откликнулись бы на такого рода затею.
В большой книге о Родине могли бы найти место и очерки, и рассказы, и подписи под рисунками, и небольшие повести. Авторы не должны быть стеснены ни в листаже, ни в выборе жанра.
Особенность этой книги - в ее подлинности, в том, что о Родине на этот раз написали бы не компиляторы, знакомые с географией страны по литературе, а писатели-художники, глубоко знающие и любящие свои родные края, исходившие их вдоль и поперек, изо дня в день наблюдающие их могучий расцвет.
Возможно ли создать такую книгу? Думаю, что возможно.
Инициатором и организатором ее должен быть наш коллективный Горький - Союз советских писателей в целом. Одному отряду литераторов - детским писателям - с этой огромной задачей не справиться.
А каким великолепным подарком советским детям была бы книга, в которой М. Шолохов написал бы несколько поэтических страниц о берегах Дона; К. Федин - о Волге; А. Фадеев - о Дальнем Востоке; В. Катаев - о Черноморье; Н. Тихонов и В. Панова - о Ленинграде; Всеволод Иванов, Г. Марков и К. Седых - о Сибири; М. Исаковский и А. Твардовский - о Смоленщине; и все лучшие писатели братских народов - о своих республиках или отдельных краях этих республик!
Мне могут возразить, что далеко не все литераторы умеют писать для детей. В таком возражении есть доля правды. Чтобы говорить с детьми, автору книги для взрослых приходится зачастую несколько изменять свою манеру письма, свой стиль.
Но ведь справился же когда-то с такой трудностью писатель, пользовавшийся в своих книгах для взрослых сложными периодами, эпически-неторопливым ритмом, как нельзя более соответствовавшим широте его художественных задач. Писатель этот - Лев Толстой".
Такие или подобные замыслу Маршака книги уже появились. Но, конечно, помечтать и о главной, о которой мечтал Маршак, и сегодня не грех!