Сборник "Книги - детям". - М.:
Детская литература, 1975. - С. 68-76.
Владимир Глоцер
Привалова вспоминает, что Маршак сказал однажды: "Если бы я преподавал детскую литературу, я бы взял темой первой лекции самое маленькое стихотворение для самого маленького ребенка"1.
Представляю себе, с каким блеском проанализировал бы Маршак "четыре строки для четырехлетнего ребенка"2, и хочу попытаться взять тоже как бы для первого разговора его собственные строчки.
Они входят в книжку, которой он дебютировал в детской поэзии, - "Детки в клетке", выдержавшую с 1923 года десятки изданий. Маршак потом многое в ней менял, совершенствовал от издания к изданию, но это маленькое стихотворение оставил в том виде, как оно было напечатано впервые.
Слон
Дали туфельки слону.
Взял он туфельку одну
И сказал: - Нужны пошире,
И не две, а все четыре.
Поначалу все строчки в этой книжке сочинялись как подписи к рисункам художника Сесиля Олдина, заимствованным из какой-то английской детской книги и замененным впоследствии рисунками Евгения Чарушина.
Книжки, в которых печатаются такие стихи, с давних пор называют книжками-картинками. Это самый распространенный и, наверное, один из самых привлекательных видов издания для трех-четырехлетних.
И другие стихи в книжке "Детки в клетке" совершенно в том же роде.
Жираф
Рвать цветы легко и просто
Детям маленького роста.
Но тому, кто так высок,
Нелегко сорвать цветок.
Тигренок
Эй, не стойте слишком близко -
Я тигренок, а не киска!
Верблюд
Бедный маленький верблюд:
Есть ребенку не дают.
Он сегодня съел с утра
Только два таких ведра.
Связь подобных строчек с картинкой очевидна, и она даже подразумевается в самих стихах: "Но тому, кто так высок, Нелегко сорвать цветок", или: "Он сегодня съел с утра Только два таких ведра".
Без сомнения, искусство стихотворной подписи весьма непросто. Сюжетно она зависит от рисунка, и вместе с тем ей необходимо быть законченной, лаконичной и отточенной, чтобы запомниться сразу. Особенность стихотворной книжки-картинки и состоит в том, что, хотя в ней подпись и картинка перекликаются между собой, - ни подпись сама по себе, ни картинка не теряют отдельно своей эмоциональной и художественной ценности. Ибо, хотя они и дополняют друг друга, это все же не две половинки, составившие одно, а два целых, находящиеся в гармонии друг с другом.
Для ребенка смысл этого соединения в том, что, глядя на картинку (всякий последующий раз), он уже слышит знакомые стихи, а слушая стихи, уже видит знакомую картинку. То есть, конечно, он видит гораздо больше того, что нарисовано на картинке, потому что изображение для него не статично, а полнó движения и жизни, но он каждый раз хочет проверить себя и еще раз обрадоваться, отсюда его требовательное "покажи!", когда ему читают книжку вслух. А рассматривая картинку, он шепчет, повторяет про себя строчки подписи, самая музыка, ритм которой вовлекают его в действие, заставляют пережить изображаемое как происходящее на его глазах или даже с ним самим.
Твардовский однажды поделился сомнением, возникшим у него при мысли, что всем известные стихи Маршака будут собраны "под крышкой строго оформленного, приземистого тома". Не проиграют ли они в издании для взрослых? Все-таки мы привыкли их видеть рядом с картинкой, с иллюстрацией, которой во взрослой книге, в Собрании сочинений, естественно, не будет3.
Ответ тут очевиден: стихи должны быть подлинными стихами, чтобы не проиграть где бы их ни печатали.
Строчки о слоне как будто независимей от картинки, нежели их соседи по книжке, - скажем, тот же "Тигренок". Но самоценность их не в этом.
Прежде всего это стихи "без рассудочности, от всего сердца, от радости душевной", что Маршак считал первым условием поэзии для маленьких4.
Далее (и это второе его условие), их отличает "свежесть и чистота языка", "ясное чувство формы, цельность рисунка"5.
Тут по одним рифмам можно прочесть стихи. Удивление: "слону" - "одну"?! И как требованье: "пошире" - "четыре"!!
А как естественно развит сюжет в четырех строчках! Вам сообщают: "Дали туфельки слону..." И вот что из этого вышло: "Взял он туфельку одну /И сказал: - Нужны пошире, /И не две, а все четыре". Развернуть в четверостишии целый сюжет, не утратив при этом простоты, изящества и естественности, под силу только блистательному мастеру.
Почти каждая подпись в "Детках в клетке" тяготеет к эпиграмме. Зверята как бы сами представляются маленькому зрителю и с юмором демонстрируют свои типичные черточки.
Эй, не стойте слишком близко -
Я тигренок, а не киска!
Поэт весело фокусирует характер "детки", придавая ему в глазах ребенка особую привлекательность.
И, наконец, строчки о слоне "полны действия, игры, воображения", что отвечало у Маршака третьему основному требованью к стихам для маленьких6.
Несомненно, что любая подпись в этой книжке мыслится как отдельное стихотворение, недаром Маршак дает стихам заглавия, по имени зверя или птицы ("Лебеденок", "Эскимосская собака" и т. п., - они как таблички на клетках).
И все-таки не в этих, безусловно важных, но как бы внешних, доступных глазу признаках заключается поэтическое значение разбираемых строк.
Существует ходячее: стихи для детей должны быть и для взрослых стихами. Все правильно, не виршами! И все же это мнение на редкость несправедливо, а вернее сказать, ложно.
Дело в том, что как бы мы ни рассматривали стихи о слоне с точки зрения взрослого, мы все равно не сможем оценить их в полной мере. Потому что-то поэтическое содержание, которое мы видим в этих строчках, неадекватно тому, что видит или, точнее, вкладывает в них ребенок. И в этом непреложный смысл поэзии для детей. Мы лишь можем догадываться о всех чувствах и ассоциациях, какие возникают у ребенка, когда он слышит эти строчки, но знать досконально все - нам не дано. Даже поэт скорее предчувствует их, нежели знает, и чем острее его интуиция (которая и есть составная таланта детского поэта), тем больше обеспечено восприятие его строчек у маленького ребенка.
В самом деле, для взрослого здесь весьма условная и наивная игра смысла, которую он оценивает лишь переключившись на детскую волну. Его восприятие поневоле схематично.
Другое дело - ребенок. Он превосходно ощущает юмор этих строчек, но при всем том и самый сюжет и стихи полны для него одному ему доступного очарования. Это потому, что элемент наивности не только не изъят из восприятия ребенка, но есть в некотором роде его главное читательское оружие.
Для взрослого здесь все просто и незанятно. Дали туфельки слону - ну и что? - а они ему не подошли. Вот и вся сказка. Для ребенка, напротив, здесь очень развернутый и интересный сюжет. (Буду фантазировать.) Жил-был слон.., ну, еще слоненок. Он жил в зоопарке. Мы пошли в зоопарк с папой. И сразу пошли к слону. Он ходил по камешкам. У него туфелек не было. Я хотел дать ему свои, и вдруг... пришел дядя сторож... с туфельками. Слоненок взял одну туфельку, посмотрел... и т. д.
Пружину этого восприятия, именно данной маршаковской книжки, объяснила в свое время Марина Цветаева. Говоря, что "Детки в клетке" С. Маршака - из всех детских книг моя любимая", Цветаева далее пишет: "Начнем с названия. Не звери в клетке, а детки в клетке, те самые детки, которые на них смотрят. Дети смотрят на самих себя"7.
Подставлять себя на место почти всякого понравившегося ему персонажа очень свойственно маленькому ребенку. Но здесь, в строчках Маршака, этот путь к тому же прямо указан: "Дали туфельки слону..." Конечно cлону предложили детские туфельки. А кому такая идея могла прийти в голову? Само собой, ребенку. Раз слоненок не обут, - значит, ему нужны туфли. "А если ему дать мои?.." Чувствуя веселую несообразность ситуации ребенок вместе с тем не откажет себе в удовольствии примерить собственные туфельки даже слону.
"Дети смотрят на самих себя". Смотрят на таких же деток, как они сами, только звериных. Почему бы не поиграть с ними?
Вы думаете, для малыша это всего только игра (уж если юмор не ускользает от него)? Нет, не только. Здесь присутствует полуосознаваемое желание соотнести таким образом себя, свои размеры с гигантскими, удивительными размерами слона. "Вот если бы я был маленький слоник..."
Поэт для детей и проходит по этой едва уловимой грани между реальностью (она снята юмором) и полуосознанным стремлением увидеть себя деткой в клетке ("смотрят на самих себя").
Невозможно определить, сколько ребенок извлекает из этого сравнения. Если до двухлетнего возраста ему полагается "различать величину предметов независимо от их формы", а позднее - "проверять свои определения на глаз... с помощью условных мерок"8, то, пожалуй, одного этого стихотворения достаточно, чтобы поэтически (а это сильней, чем логически) утвердиться в понятиях большой и маленький. Да, слон пока еще маленький, но уже какой большой! Взрослого эта параллель не занимает, но ребенок способен извлечь из нее поэтическое ощущение.
Четыре строчки - а в них весь слон! Маленький гигант, которому не то что туфельки, а неизвестно какая великанская обувь пришлась бы впору. Он не похож ни на одного зверя, его даже не с кем сравнить в мире животных - и вдруг сразу, благодаря четырем строчкам, он приближен к ребенку, приближен настолько, что хоть собственные туфельки ему предлагай. Образ очерчен одним контрастным мазком: гигант - и маленькие туфельки. Кажется, чтó еще может быть мельче в детском обиходе, чем туфельки?
Разумеется, слон для ребенка - существо поэтическое, и его образ он осмысливает через это сравнение именно поэтически.
Маршак избирает лучший способ постижения для маленьких - сказку. Разве вы не заметили, что это слон говорящий, сказочный (как, впрочем, и многие другие зверята в той же книжке)?
Но что значит сказочный для нас - и для ребенка?
Нас, взрослых, слон, когда мы его видим, поражает, - такой он большой и умный. Мы бы, кажется, не удивились, если б он вдруг заговорил. А дети - и подавно. Они знают, что слон может заговорить, потребовать себе что-нибудь. Они уверены, что таинственный служитель, который входит к нему, принес именно то, что слон попросил его принести, и они разговаривают между собой.
Маршак смотрит на слона детскими глазами. И дети смотрят на слона глазами Маршака. Потому что он воплотил в строчках детское мышление: взял и вылил его в идеальную форму.
...Пожалуй, нет в мире поэта, у которого бы не было своего "Зоопарка" (вспомните из русских: Хлебникова, Пастернака, Сашу Черного). Видимо, то обстоятельство, что рядом с нами, в городе, живет экзотический зверь или птица, которого мы можем в любой день увидеть и рассмотреть, для которого мы сами диковинные существа, толпящиеся у клетки, - занимает поэтическое воображение с детства. И, следовательно, зоопарк для поэта - безразлично, детский он или взрослый - тема лирическая, только освоенная по-разному.
Неизвестно, написал бы когда-нибудь Маршак еще и недетские стихи о зоопарке, - так сказать, для себя. Вопрос этот праздный, и не только потому, что как поэт природно-детский он в известной мере уже здесь выразил свое виденье. Не забудем, что "Детки в клетке" - едва ли не первая его книжка для детей и, значит, зоосад - одно из тех мест на земле, куда поэт раньше всего захотел повести ребенка и о котором хотел ему поведать. Причем, в отличие от традиционных циклов о зоопарке он рассказал ему не вообще о зверях и птицах, там обитающих, а лишь о звериных детках, найдя этот ракурс наиболее интересным...
Ребенку приятно, что на одну доску с ним становится сказочный слон. И ребенок сам становится сказочным, поднимается в сказку. Потому что такое бывает только во сне или в сказке, - когда он может протянуть ему туфельки. Это его веселит, радует необычайно.
Так Маршак легко и весело утверждает малыша в мысли, что слон и в самом деле зверь большой и необыкновенный.
Ребенок не упустит случая поиграть с экзотической деткой. Эту игру и передает сюжет.
В основе его, как я уже говорил, лежит истинно детское мышление. Но есть тут и знание, которое условно можно определить как взрослое. Условно потому, что ребенок уже приобщен к этому знанию. Он уже и сам понимает, что раз у слона четыре ноги, то ему нужны четыре туфли. Но детское мышление и знание еще спорят между собой, и как весело спорят! Для маленького ребенка этот спор сам по себе источник радости. Ибо ребенок уже знает, что никакие туфли слону не нужны.
Знает, и все же охотно включается в игру со счетом, которую предлагает ему поэт. Дали туфельки слону. "Одной" - мало! "Двух" - тоже. (Три само собой ни к чему.) "Четыре" - вот сколько нужно слону!
(Кстати, отличная считалка. Так и слышишь детский голосок, который скандирует перед игрой: "Дали/туфельки/слону...")
Что же, в конце концов, создает тут поэзию? Сюжет - раз. Игра - два. Сказка, с близкой ребенку реалистической деталью (туфельки) - три. Счет - четыре. Разнообразие интонаций, в которых и лукавая ирония, и детская серьезность, и удивление - пять...
Но сколько бы и как бы подробно мы ни перечисляли, что, по нашим понятиям, извлекает четырехлетний ребенок из этого четырехстрочного стихотворения, нам не сказать, не исчерпать всего, чтó он по-настоящему извлечет. Потому что, помимо сюжета и других категорий, поддающихся взрослому логическому анализу, есть в этих строчках - а вернее, между ними - то, что и делает их поэзией. Особой поэзией, для детей.
Примечания
1. Е. Привалова. У истоков. В сб. "Я думал, чувствовал, я жил..." (Воспоминания о С.Я. Маршаке). М., 1971, с. 160. ↑
3. См. А. Твардовский. О поэзии Маршака. "Новый мир", 1968, № 2, с. 233. ↑
4. Письмо поэту Вадиму Левину от 5 января 1963 года. (С.Маршак. Собрание сочинений в восьми томах, т. 8, М., 1972, с. 457). ↑
6. Письмо Вадиму Левину от 5 января 1963 года. (С. Маршак Собрание сочинений, т. 8, с. 457). ↑
7. Марина Цветаева. О новой русской детской книге. Публикация Виктории Швейцер. "Детская литература", 1966, № 6, с. 24. ↑
8. Программа воспитания в детском саду. Изд. 6. М., 1972, с. 45 и 156. ↑