День поэзии. - М.: Советский
писатель, 1972. С. 246-248.
Давид Кугультинов
В 1957 году я был принят слушателем Высших литературных курсов при Союзе писателей СССР. Об этих курсах всегда вспоминаю с благодарностью. Они мне дали литературную среду, в которой я очень нуждался после многолетнего отчуждения. Здесь я застал Кайсына Кулиева, Чингиза Айтматова, Джемалдина Яндиева, Иона Чебану и многих других, которые позже стали видными советскими писателями. Общение с ними обогатило меня. Наш творческий семинар вели такие поэты, как Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Сергей Наровчатов.
Одной из хороших традиций Высших литературных курсов было то, что здесь устраивались встречи с мастерами советской литературы, культуры, искусства. Мы имели возможность, так сказать, получать знания из первоисточников.
Запомнилась встреча с Самуилом Яковлевичем Маршаком. Он принял слушателей курсов у себя дома, на улице Чкалова. Однако ближе я с ним познакомился несколько позже, на одном из литературных вечеров в Доме творчества в Ялте.
Поэты читали свои стихи, в том числе Самуил Яковлевич. Читал и я. После вечера он пригласил меня к себе "на арбуз", просил почитать еще. Я читал, разумеется, с удовольствием. Он внимательно слушал и смотрел на меня. Потом, после чтения, сказал:
- Когда вы читали стихи на вечере и вот сейчас у меня, я все время открывал в чертах вашего лица, в очерке лба удивительное сходство с моим покойным большим другом Михоэлсом...
После этого вечера мы стали видеться с ним часто. Ко времени нашего знакомства он был уже тяжело болен. Но меня всегда поражало его постоянное, я бы сказал, юношеское любопытство ко всему, что происходит в жизни, не говоря уже о литературе. Его волновало то, что было со мной и с калмыцким народом. Его беспокоила судьба молодых талантливых поэтов, и не только их творчество, но и устроенность жизни, быт. Он держал тесную связь с ЦК ВЛКСМ. Как-то я застал его в радостном настроении, сияющим. "Вы знаете, дело, по которому я хлопотал, увенчалось успехом - Новелле Матвеевой дали комнату в Москве! Комсомол помог", - сказал он, как бы радуясь и за комсомол, который помог, и за Новеллу Матвееву, и за себя.
Странно я чувствовал себя при беседах с ним. Он запросто говорил: "Помню, как-то Алексей Максимович...", "Надежда Константиновна сказала...", "Илья Ефимович Репин...", "Владимир Васильевич Стасов говорил...", "Владимир Владимирович Маяковский...", "Алексей Николаевич Толстой..." и т. д., он говорил так, будто и для меня они были те же, что для него, - живые, а ведь все они для меня были - история.
Меня всегда удивляла глубина, ясность и свежесть мысли Самуила Яковлевича, его феноменальная память, не ослабшая с возрастом. Однажды, после того, как закончил перевод стихотворения Блейка "Тигр", он прочитал наизусть сначала оригинал на английском языке, затем переводы этого стихотворения, сделанные К. Бальмонтом и им самим до революции, и, наконец, свой, только что завершенный. "Вы заметили, каким величественным ритмом передает Блейк царственную осанку и мощь красивого хищника? - спрашивал он. - А как его перевел Бальмонт, этот великолепный мастер русского стиха? Танцующим, частушечным ритмом. И тем самым убил стихотворение!"
Самуил Яковлевич хорошо знал калмыцкий фольклор и высоко ценил его - он был редактором первого полного издания "Джангара" на русском языке, в отличном переводе Семена Липкина.
В 1959 году я познакомил Самуила Яковлевича со своими сказками в переводах Ю. Нейман. Сказки ему понравились. О переводчице он сказал: "Вот и еще одна среброгорлая явилась". - "А кто остальные?" - полюбопытствовал я. "У нас есть они. Вера Звягинцева, Вера Потапова, Новелла Матвеева и молодая Юнна Мориц", - ответил он.
В ту пору я завершал работу над большой поэмой "Сар-Герел". Сначала она называлась у меня сказкой. Познакомившись с ней, Самуил Яковлевич стал убедительно возражать против такого определения жанра. "Это у вас поэма, а не сказка, - сказал он. - Вы говорите, что в основе вашей вещи лежит фольклор. Хорошо, но что вы скажете тогда о "Руслане и Людмиле", "Демоне"? Как вам известно, авторы этих произведений называли их поэмами. Ведь они через сказочный сюжет выразили свое отношение к современной им жизни, свою философию! Нет, голубчик, что ни говорите, у вас не сказка, а определенно - лирико-философская поэма!"
В год нашей последней встречи Маршак работал над пьесой "Северок", которую писал по просьбе ребят г. Норильска. Я ему рассказывал об этом городе, где прожил много лет, о Севере. "Вы знали там Истомина?" - спросил он как-то меня. Я ответил отрицательно. "А ведь верно хорошая фамилия? Дело в том, что в "Артеке" я познакомился с мальчиком из Норильска, по фамилии Истомин. Чудесный мальчик. Пригласил его к себе, сюда, да вот что-то не присылают", - беспокоился он.
Общение с замечательным поэтом дало мне очень много. Я посвятил ему стихотворение, которое привожу полностью:
Никто не помнит
Своего рожденья.
Никто не вспомнит
Свой последний час.
Два рубежа,
две грани,
два мгновенья
Неведомы ни одному из нас.
И все пространство, весь кипучий бег
Ночей и дней меж рубежами теми,
Все, что философ именует "время",
Что жизнью называет человек, -
Ничем не пресекается оно.
Оно в сознанье нашем - бесконечно.
И человеку смертному дано
Жить на земле, не зная смерти, вечно.
Другому жизнь дарит он в свой черед.
Другого, плача, одевает в саван...
Сам человек не умирает... Сам он
Только живет.
(Перевод Ю. Нейман)
История посвящения такова. С этим стихотворением Самуил Яковлевич познакомился в подстрочном переводе. Внимательно прочитав подстрочник, он швырнул его на стол и, воскликнув: "Молодой человек, вы у меня украли стихотворение!", сердито посмотрел на меня. Мне стало более чем неловко. Быстро замелькали мысли. Стал вспоминать, как написалось это стихотворение, откуда, как пришли строки, образы. Подумал: может, когда-то читанное вдруг, сам не понимая, невольно, я принял за свое? Самуил Яковлевич уловил мое замешательство.
- Простите, молодой человек, - сказал он улыбаясь, - дело в том, что многие годы я сам собирался написать именно это стихотворение, а вы опередили меня. И сержусь я на себя, а не на вас. Мало успеваю.
"Мало успеваю"... И это говорил человек, который на наших глазах работал до изнурения, трудолюбие которого вызывало в нас одновременно и восхищение, и добрую зависть. Стихотворение, посвященное ему, было напечатано в "Новом мире", при его жизни.
Мне довелось видеть многих выдающихся людей. Но есть у калмыков пословица: "Чем видеть лица ста человек, узнай имя одного". Я счастлив тем, что узнал имя Маршака.