Ольга Мариничева
"Жизнь замечательных людей" - старейшая российская книжная серия. Само время отбирает в нее биографии тех, кто оставил значительный след в культуре и при жизни, и после смерти. Имя Самуила Яковлевича Маршака заняло достойное место в этом ряду.
Автор книги "Маршак" - Матвей Моисеевич Гейзер, доктор филологических наук, профессор, директор педагогического колледжа. Его исследование жизни и творчества Маршака не только объективно-академическое, но и глубоко личностное.
Ведь уже первая встреча автора со стихами Маршака была ошеломляющей, спасительной: март 1944 года, комната на окраине гетто в местечке Бершадь на Подолии, пятилетний мальчик не может уснуть - перед глазами стоит арба с телами людей, расстрелянных в тот день немцами. Мама безуспешно рассказывает ему сказки, пытаясь отвлечь, но малыш безутешен. И вдруг из ее уст звучат стихи, которые каким-то чудом снимают оцепенение - история о несчастной обезьянке, привезенной матросом из жарких стран:
Сидит она, тоскуя,
Весь вечер напролет
И песенку такую
По-своему поет:
Чудесные бананы
На родине моей.
Живут там обезьяны,
И нет совсем людей.
Мальчика утешила магия этих простых строк, имя автора которых он узнал намного позже.
...В шестом классе Гейзера все звали Ямбом Хореевичем за постоянное сочинение стихов по любому поводу. Однажды всем классом собрали его стихи и послали в "Пионерскую правду". Получив отказ в публикации, решили: "Нам может помочь только один человек на свете - Самуил Яковлевич Маршак". И отправили стихи по адресу: Москва, любимому нашему поэту Маршаку. И письмо дошло до адресата. Сейчас не важно, что стихи те Маршак все же раскритиковал. Важно то, что для всех ребят страны он был мудрым советчиком и заступником. Все знали его имя.
Как же его не хватает нынешней детворе! Ведь его не заменишь кумирами-однодневками шоу-бизнеса...
Во время войны, повествует Гейзер, Маршак получил от одного неизвестного ему командира письмо с такой историей:
"Пятилетний Левушка просыпается ночью и спрашивает мать: - Мам, Маршак жив? - Жив. - Какое счастье, что он спасся!"
"Вот какие нежные у меня читатели", - сделал приписку Маршак.
А это ведь и вправду счастье - возможность любить взрослого поэта так глубоко и нежно, как самого близкого друга.
Маршак первым в нашей культуре испытал поистине всенародную детскую любовь. И он по праву еще при жизни считался классиком, основоположником новой детской литературы.
К этому светлому, бодрому образу Маршака и его поэзии, привычному для читателей, Матвей Гейзер добавляет много важных штрихов и деталей, почерпнутых из непосредственного общения с поэтом, а также с его близкими и друзьями, из работы над архивами.
Но настоящим открытием автора стало его исследование русско-еврейской поэзии Маршака, накрепко "забытой" не только литературоведами, но и самим поэтом.
Речь о скорбной еврейской музе, мощно заявившей о себе в творчестве многих даровитых поэтов в России начала века.
Маршака в ту пору дружески опекал Владимир Васильевич Стасов, и уже сама по себе эта дружба подростка с Великим Старцем - явление уникальное.
"Смею утверждать, - пишет Гейзер, - что без Стасова, равно как без Пушкина и Священного Писания, не было бы поэта Маршака".
Самуил Яковлевич Маршак происходит из древнего рода еврейских священнослужителей. Гейзер скрупулезно описал историю этого рода начиная с конца ХVI века, попутно создав панораму драматической жизни еврейских общин в России.
Четырехлетний Маршак впервые окунулся в стихию еврейского языка в Витебске, в доме своего деда, уважаемого раввина Боруха Гиттельсона. В этом городе повсюду слышалась, как вспоминает поэт, "торопливая и в то же самое время певучая еврейская речь... Даже с лошадью старик-извозчик, который вез нас с вокзала, разговаривал по-еврейски, и что меня удивило больше всего, - она отлично понимала его, хоть это была самая обыкновенная лошадь, сивая с хвостом, завязанным в узел".
Маршак в четыре года уже умел читать по-русски, и вот почтенный ребе счел необходимым учить внуков еврейскому языку: "Иврит только способствует изучению других наук. Я хочу, чтоб мои внуки знали язык, на котором написано Священное Писание. А идишу, находясь в Витебске, дети научатся сами, без учителя".
Детство и юность отца поэта тоже прошли над страницами древнееврейских духовных книг. Так что именно семья, древняя культура рода являются источником дарования Маршака, в том числе переводов десятков стихов с иврита видных еврейских поэтов и песен гетто, сложенных в годы войны, а также блистательных переводов из Библии, особенно его вариации на тему библейской "Песни песней", созданные девятнадцатилетним поэтом в 1906 году.
Еврейская тема, утверждает Гейзер, появилась в творчестве Маршака во многом благодаря Стасову, который был убежден: "Нет искусства без национальности... эти самые объевропеенные евреи, сколько они способны представить миру оригинальных мыслей, самобытных ритмов и никем не тронутых нот душевных... Или еврейская национальность кажется им... бедною, или тем в ней мало в ее старой и новой истории..."
Маршак отвечает Стасову: "Написал недавно "Еврейскую легенду". Когда-нибудь я пришлю Вам ее. Теперь собираюсь писать рассказ из гимназической жизни "Жид"..."
Спустя месяц Маршак продолжает: "Знаете, дедушка, какая у меня заветная мечта: после университета забраться куда-нибудь в местечко "черты оседлости". Там я буду работать, ближе познакомлюсь с ними, моими бедными братьями".
Первое опубликованное стихотворение "20 Таммуза" (в его названии, как выяснил Гейзер, указана на иврите дата гибели видного политического деятеля Теодора Герцля) появилось в 1904 году в журнале "Еврейская жизнь" и было отмечено многими видными литераторами, а также самим Стасовым.
По просьбе Стасова юный Маршак написал "Кантату в память Антокольского. Из Библии". Она была с триумфом прочитана на вечере памяти Антокольского и опубликована в 1905 году.
Трагическая история еврейского народа глубоко волновала Маршака, тем более на фоне жестоких массовых погромов 1905 года. Его стихотворение "Песни скорби" стало скорбным откликом на эти события. Потому не случайно он сблизился с молодежной организацией сионистов-социалистов "Паолей Цион".
Но получилось так, что еврейская муза оставалась тайной и для людей, полагавших, что близко знают его. Гейзер цитирует воспоминания поэта Арона Вергелиса: "Не многим сегодня известно, что Маршак начал с маленькой книжечки "Сиониды". Еще молодым пареньком написал он ее. Я принес ему как-то эту книжечку и сказал: "Вот ваша первая книжечка". Он был до крайности озабочен: "Голубчик, неужели я не все уничтожил?.."
Вот и в автобиографии, написанной Маршаком в 1963 году, он сам сообщает, что печататься начал... с 1907 года, будто и вовсе не было более ранних стихов, посвященных еврейской теме.
Эту "забывчивость" легко объяснить: при новой власти быть поэтом, тем более евреем, было опасно, а уж за приверженность сионизму можно было не только оказаться на Соловках, но и поплатиться жизнью.
Я так подробно пересказываю эту тему из книги, чтобы подвести читателя к неожиданному выводу автора, в чем суть трагедии Маршака: "Если бы не революция.., то Маршак стал бы поэтом совсем другим, и быть может, его место в русской поэзии было бы рядом с Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом. Ведь ранние стихи Маршака высоко ценили Блок, Саша Черный, да и сама Анна Андреевна. Но после революции Маршак, испугавшись собственных "Сионид", пошел другим путем..."
Гейзер приводит свидетельство, как Анна Андреевна Ахматова, прочтя в известном русско-еврейском журнале "Еврейский мир" в 1909 году стихотворение "Книга Руфи", "в сердцах произнесла: "Кто знает, быть может, он станет первым поэтом России". А позже говорила Маршаку, что без его "Книги Руфи" не было бы ее "Лотовой жены".
Это признание, как и множество глав, посвященных взаимовлиянию Маршака и Пастернака, Маршака и Ахматовой, Бродского, Мандельштама и Маршака, Михоэлса, как и книга в целом, задают новый, более масштабный угол зрения на личность Самуила Яковлевича в искусстве и жизни. И поистине бесценен опыт тщательной реконструкции автором книги главной тайны Маршака - скорбной еврейской музы, по-особому освещающей теперь для нас все его творчество.