Б. Сарнов
Есть детские книги, к которым человек, вырастая, больше не возвращается.
Есть другие книги. К ним возвращаешься по многу раз. И каждое новое соприкосновение с ними открывает нам новую глубину, новый жизненный и эстетический слой. Такие книги можно читать до глубокой старости, но каждое новое прочтение их непохоже на предыдущее.
С детскими стихами Маршака происходит нечто совсем иное. Из них не вырастаешь. Но взрослый человек, вздумавший перечитать их заново, вряд ли откроет в них для себя какое-то новое содержание, хоть крупицу чего-то такого, что осталось им невоспринятым, непонятым при первом чтении, в детстве.
Многие строки этих стихов остались в нашем сознании навсегда. Мы повторяем их как пословицы:
— Рассеянный с улицы Бассейной...
— Однако за время пути собака могла подрасти...
Но, повторяя, мы вкладываем в них тот же смысл, то же «количество информации», какое восприняли в тот миг, когда услышали их впервые. Здесь нет ни намека на какое-то «второе дно», на то, что обычно называют подтекстом. И когда Маяковский, не застав дома знакомую, оставил ей записку (записка эта сохранилась): «Приходи к нам, тетя Лошадь, нашу детку покачать. (Приходите к нам обедать)» — он тоже не вкладывал в эту «цитату» никакого особого смысла...
И тем не менее эти стихи несомненно обладают способностью удовлетворять каким-то жизненно важным потребностям души взрослого человека. Для чего-то они все-таки нужны нам.
Для чего же?
По-видимому, тот огромный заряд душевной энергии, те «жесты» (внешние и внутренние), которые аккумулированы в этих стихах, нужны не только ребенку.
«Жест», зафиксированный в слове, подобен туго сжатой стальной пружине. Достаточно прикосновения, чтобы пружина выпрямилась, освободив весь заряд спрессованной в ней энергии.
О том, что стихотворение способно не только «аккумулировать» энергию, но и отдавать ее, достаточно хорошо известно. Важно подчеркнуть другое: «жесты», спрятанные в стихотворении, возвращаясь к читателю, вновь материализуются. Об этом некогда писал один из русских поэтов начала, нашего века:
«Под жестом в стихотворении я подразумеваю такую расстановку слов, подбор гласных и согласных звуков, ускорений и замедлений ритма, что читающий стихотворение невольно становится в позу его героя, перенимает его мимику и телодвижения и благодаря внушению своего тела испытывает то же, что сам поэт, так что мысль изреченная становится уже не ложью, а правдой. Жалобы поэтов на тот факт, что публика не сочувствует их страданиям, упиваясь музыкой стиха, основаны на недоразумении. И радость, и грусть, и отчаяние читатель почувствует только свои».
В этом и заключается ответ на интересующий нас вопрос. «Жесты» ребенка, зафиксированные, спрессованные в строчках детских стихов Маршака, взрослый человек воспринимает как свои. Иначе говоря, эти стихотворные строки помогают взрослому человеку «на высшей ступени» воспроизводить «свою истинную сущность».
Упоминавшаяся выше статья Б. Житкова, в которой говорится об особенностях детского видения мира. кончается неожиданно грустно:
«Почему я так скоро повесил винтовку на ремень? Почему взрослые не задержали меня подольше в этом творческом схематическом мире? Почему не было таких книг, чтоб растянули надольше моей «гениальности»?»
Эта потребность в том, чтобы «надольше растянули» его гениальность, осознанная или неосознанная, живет в каждом человеке.
Именно этой духовной потребности взрослого человека и удовлетворяют детские стихи Маршака. Они нужны каждому, потому то они каждому дают драгоценную возможность снова почувствовать себя ребенком.