Главная > О Маршаке

Смирнова В.В. О детях и для детей. -
М.: ГИДЛ МП РСФСР, 1963. - С. 47-91.

Вера Смирнова

Мастер детской книги

1

Наше время создало новый тип писателя - бойца, трибуна, общественного деятеля, "народа водителя и народного слуги". Но оно не отменило ни в малой мере повседневной работы писателя над белым листом бумаги, мастера слова, по русской народной пословице, сеющего "черное семя на белом поле".

Самуил Яковлевич Маршак удивительно умеет сочетать все эти качества современного народного писателя за письменным столом.

И те, кому посчастливилось знать его лично, конечно, лучше всего запомнят его не на эстраде, не на кафедре, не за круглым столом литературных декад и всяческих конференций, не в школе среди детей (хотя он бывает всюду, и мы видели его выступающим перед самой разной аудиторией), а в обстановке, которая "идет" ему больше всего, - в его рабочей комнате, заставленной книжными полками, где на стене гипсовая маска Пушкина да портрет покойного сына - рисунок художника В.В. Лебедева, с которым Самуил Яковлевич связан многолетней совместной работой над детской книгой. На большом письменном столе, этом подлинном "рабочем месте" писателя, буквально нет свободного пространства - столько на нем книг, папок с рукописями, лист корректур, распечатанных писем, записок, телефонных номеров. Телефон и палехская шкатулка с папиросами неотделимы от "производственного процесса" - без них нельзя себе представить Маршака.

Телефон звонит сотни раз за сутки, и я не знаю другого человека, который так умел бы постоянно и разнобразно им пользоваться. Читает ли он гранки, малейшая опечатка, неточность - и сразу звонок в редакцию и... зачастую бурный разговор с редактором. Написал ли он новые стихи, он тотчас хочет проверить их, прочитав тут же "с пылу, с жару" своим друзьям. Как часто в разное время дня раздавался у нас в квартире его звонок: "Вы свободны сейчас? Хотите послушать новые стихи? Вам удобно слушать?" - и слышишь глуховатый взволнованный голос, читающий только что созданные строфы. И как требовательно, как ревниво спрашивает он потом, понравилось ли, а то и предлагает тут же варианты, пробует замены...

Тысячи людей звонят ему: кто спрашивает его мнение по поводу какого-то литературного явления, кто просит принять его, кого-то нужно устроить в больницу, о ком-то похлопотать в Союзе писателей, кому-то добыть комнату, кому-то путевку в дом отдыха, кому-то помочь напечатать стихи. И вот по самым разнообразным делам поводам он берет в руки трубку телефона и, задыхаясь от кашля, то крича, то прося, то требуя, быстро и точно делает все: пристраивает в газету или в журнал чьи-то стихи (если, разумеется, он их одобряет), добывает путевку в санаторий, выхлопатывает кому-то материальную помощь в Литфонде, добивается для кого-то жилья, устраивает кого-то в больницу, отчитывает плохого работника редакции, убеждает кого-то, кого хочет убедить, обласкивает словом ребенка или близкого человека, обрушивается с гневом на халтурщика...

Через его рабочую комнату за день проходит вереница людей, но словно нарочно у его письменного стола стоит только одно кресло для посетителя (кожаный диван и остальные стулья заняты тоже книгами, папками, альбомами с рисунками детей, которые в изобилии присылают ему детские сады). Самуил Яковлевич любит встречаться с людьми один на один, он не любит больших и шумных сборищ у себя в комнате, он лучше разговаривает с вами с глазу на глаз. Исключение делает он для всяких делегаций, которые посещают его довольно часто: пионеры, иностранцы, писатели из других республик. И я беру на себя смелость утверждать, что Маршак интереснее, значительнее и талантливее раскрывается наедине с кем-нибудь, чем в большом обществе, хотя он умеет и любит поговорить, пошутить, даже позлословить, быть "в центре круга".

Мне всегда казалось, что Самуилу Яковлевичу легче говорить, видя перед собой одно лицо, глядя в одни глаза, чувствуя одного человека, легче сосредоточиться, легче сделать отбор того, что он хочет сказать этому человеку. Так он, вероятно, говорил с писателями в своей ленинградской редакции, ставшей уже почти легендарной в истории советской детской литературы. Правда, тогда он требовал, чтобы при этом присутствовали молодые редакторы, которых он воспитывал, но они большей частью были слушателями, учились молча. Они ему не мешали.

Мне, как первому биографу Маршака, как его заместительнице в Комиссии по детской литературе при Союзе писателей, а потом уже просто по давнему знакомству, много раз довелось испытать радость и пользу этих бесед с ним наедине. И я жалела только об одном: что я не умела все запомнить и записать, не умела быть его Эккерманом. Впрочем, у меня есть оправдание: именно потому, что это были беседы, наполненные до краев, если можно так сказать, эмоциональными размышлениями, которые тут же требовали от тебя отклика, рождали в тебе самой множество мыслей и чувств, трудно было не только попутно вести какие-то записи, но и потом оформлять их. Да, по правде сказать, этого и не нужно было, потому что многое из этих разговоров так или иначе отразилось в литературно-критических статьях Маршака - и в какой отточенной, законченной форме! Даже его биография, которую он рассказывал мне несколько раз (всегда внося что-то новое) и которую я умудрилась все же записать, впоследствии была написана им самим как книга "В начале жизни". Правда, он довел ее только до своего вступления на литературный путь. Но кто знает, может быть, где-то среди вариантов новых стихов и новых переводов уже зреет продолжение этой автобиографической повести?

Во всяком случае, сейчас уже можно, говоря о его жизненном пути, "цитировать" его детство.

Не занимая никаких должностей, Маршак является подлинным общественным деятелем нашей страны, принимая живое участие в ее культурной жизни, выступая в печати, поддерживая постоянную связь со своими читателями.

Каждый день в большой дом на улице Чкалова, который и сам уже давно живет в стихах Маршака, почтальон, чей труд прославлен в двух "Почтах", приносит письма со всего света: из городов и деревень Советского Союза, из Англии, из Китая, из демократических стран Европы, из далекой Японии. На многих письмах даже точного адреса нет - написано просто: "Москва, Союз писателей, Маршаку". Или совсем коротко: "Москва - Маршаку". Вот письмо, в котором мать трогательно благодарит за то, что его стихи доставили ее больному сыну радость. Вот зарубежный друг поздравляет с Новым годом и желает мира и дружбы между народами. Вот привет из Японии - цветные фотографии и патефонные пластинки, на которых записан спектакль "Двенадцать месяцев" на сцене японского театра "Хаюдза". А вот юноша с Дальнего Севера прислал свои первые наивные и неуклюжие стихи - еще недавно он был вором, шел по плохой дорожке, а теперь хочет трудиться, стать человеком, жить честно. . .

В письме, которым С.Я. Маршак откликнулся на стихи этого юноши, были очень верные слова: "Чтобы стать писателем, надо быть хорошим читателем", и я помню, как горячо говорил Самуил Яковлевич о том, что у нас должна быть создана большая и прекрасная "Антология мировой литературы", которую можно было бы посылать таким юным корреспондентам вместе с советом читать хорошие книги.

Это стремление научить любить книгу, приобщить человека, особенно молодого, к искусству, к литературе, вообще к культуре, помочь понять великую и разнообразную деятельность человеческого духа, творческие усилия человечества во все века и во всех странах земли и есть то высокое одушевление, которое движет работой Маршака в литературе.

Он - просветитель в самом широком смысле слова. Как никто другой, может быть, он чувствует преемственность и связь культур, движение - основу человеческой деятельности, мощный поток времени, который определяет направление, характер и судьбу разных течений в искусстве. Он понимает и любит музыку, знает театр, воспитан с отрочества на лучших образцах реалистической живописи, но, кажется, больше всего он чувствует графику - полиграфическое искусство книги. Недаром он один из первых в нашей детской литературе стал ратовать за то, чтобы лучшие наши художники работали над детской книгой, и его работа с художником-оформителем его книг - всегда была творческим содружеством, и взаимовлияние способствовало художественной цельности книги. Образцом такого удивительного сочетания работы поэта и художника явилась "Разноцветная книга" С. Маршака с рисунками В. Лебедева, которая воспринимается как цельное произведение искусства, где стихи и рисунок, кажется, не могут существовать одни без другого.

На меня всегда сильное впечатление производила необыкновенная работоспособность Маршака, даже какая-то "одержимость" работой: больной, с повышенной температурой, задыхающийся от приступов кашля, он может работать и днем и ночью; кажется, он никогда не перестанет работать, его голова - подлинный "перпетуум-мобиле". Как большинство русских людей, Маршак совсем не умеет отдыхать. Я помню, как его повезли на Рижское взморье, чтобы оторвать хоть на время от стола, от работы, а он позвонил мне из Дубулты и сообщил веселым, бодрым голосом, что все время идут дожди и ему хорошо работается. И я думаю, что он заболевает, как только у него пауза в работе. Как бы наперекор нашим современным материалистическим представлениям, он являет собой приоритет духа над бренным телом. У него нет никакого режима дня, зачастую его одинокий прибор в столовой ждет его до позднего вечера, а ему все некогда, скучно, не хочется пообедать: он не любит терять время зря - на еду, на пустые разговоры. Скорее к письменному столу, к книжным полкам, к большим белым листам, на которых маршаковским красивым крупным почерком написаны стихи!

Поистине всякое пребывание у Маршака уплотнено до предела стихами. Никогда я не была свидетелем пустого, никчемного времяпрепровождения в его рабочей комнате - ничего пустякового, мелкого, никакой "злобы дня", никаких сплетен литературных, ничего случайного. Стихи - и мысли о поэзии, размышления вслух о языке, о "стихе работающем и праздном" (любимое выражение Маршака), о вдохновении и мастерстве, о том, что у литературы два источника, питающих ее: жизнь, окружающая действительность - и сама литература, что опыт больших поэтов принадлежит нам, что судьбу книги решает читатель, читатель талантливый, что талантливых людей много в нашей стране, - и тут воспоминания о разных людях, с которыми столкнула его судьба, и сложный, причудливый рой ассоциаций, и снова стихи!.. Уходишь поздно вечером, напитанная стихами и "вольными мыслями" поэта, с радостью и легкостью в душе, с ощущением какого-то высокого уровня жизни, с жадным желанием работать лучше и ответственней.

Бесконечно благодарна я Самуилу Яковлевичу Маршаку за эти вечера - подлинную школу поэзии! Впрочем, я не какое-то исключение, у него много друзей, он щедр и не скупится доставлять такую радость людям. Кроме того, я писала уже, что он просветитель, он ярый пропагандист поэзии; он говорил, что, если бы встретил человека, не любящего, не понимающего стихов, он сумел бы научить его их понимать и любить. "Я бы так часто читал ему прекрасные стихи, что он в конце концов почувствовал бы их прелесть", - уверял он, и это не было шуткой.

Маршак пристрастен к людям одаренным и нетерпим к халтуре. Сам работающий над словом, как ювелир, он не выносит небрежности и недобросовестности в литературном деле, он может разгневаться за пропуск слова, за неправильно поставленную запятую, разволноваться до сердцебиения из-за неточного, случайного эпитета.

Я люблю в Маршаке и этот гнев и прямоту, с которой он может резко высказать человеку правду, хотя бы даже очень неприятную для того. В его воспоминаниях о детских годах есть эпизод, который верно передает эту его способность. Однажды к отцу его приехали приятели, появление которых в доме всегда сулило веселье и щедрые подарки для детей. Но мальчику не понравилось, что один из гостей грубо антисемитски говорил о Дрейфусе, который тогда был у всех на устах, и о его защитнике французском писателе Эмиле Золя. И вот, когда гость собрался уходить, мальчик всунул ему в руку подаренный целковый (что по тем временам было соблазнительным подарком) и сказал, задыхаясь от волнения:

"Возьмите, пожалуйста... Мне не надо! .. Вы очень нехороший человек!"

Это осталось в нем на всю жизнь. Даже сейчас, когда он уже старик, а старость часто притупляет чувства, в Маршаке есть эта нетерпимость к злому, к неправде, к предательству, к бесчестному человеку, к плохому работнику, к пустому, "неработающему" слову.

Маршак начинал свой трудовой путь и вырос как поэт в том могучем и грозном, небывало высоком потоке, который зовется Великой социалистической революцией - Октябрьской революцией в России. Ее идеи - вера в коммунистическое братство людей и народов, в торжество свободного и творческого труда, в красоту справедливой и чистой жизни - стали его мерилом в жизни и в литературе. Он был одним из тех, кто пришел в первые годы советской власти строить новую культуру небывалого в мире социалистического государства, он - из славной когорты зачинателей молодой советской литературы.

Призвание человека далеко не всегда определяется сразу - на заре его жизни. И того, кто рано сам открыл в себе свой дар и был поддержан другими, можно назвать счастливцем. Таким "счастливчиком" был С. Маршак, чье литературное дарование было с детства верно угадано им самим и его воспитателями.

Самуил Яковлевич Маршак родился в 1887 году и провел раннее детство в провинциальной глуши под Воронежем. Отец его работал техником на мыловаренном заводе. Это был талантливый самоучка-изобретатель, кочевавший с места на место в поисках настоящего дела; он первый привил своим детям стремление к знанию, интерес и уважение к труду, ко всякому мастерству. Книга была в этой семье любимым другом, стихи рано вошли в жизнь будущего поэта. С самых ранних лет у него складывались уже свои вкусы и пристрастия в литературе. "Я любил в детстве смешное и героическое, - вспоминал Маршак впоследствии. - Лирику я почувствовал позже - в юности. Сочинять стихи начал лет с четырех. К одиннадцати годам я написал уже несколько длиннейших поэм и перевел оду Горация".

Эти первые литературные опыты поощрялись гимназическим учителем-латинистом, человеком широко и разносторонне образованным, хорошо знавшим русскую и западноевропейскую литературу. Дружба с этим недюжинным человеком, заброшенным судьбой в глухую провинцию, европейски элегантным, ироническим, очень одиноким, осталась в памяти поэта как одно из ярких впечатлений детства и несомненно сыграла большую роль в формировании его таланта. Любовь к классической поэзии, любовь к языку, знакомство с мировой поэзией, первые попытки переводов произведений иноплеменных поэтов - всё это рождалось под влиянием учителя. И, может быть, эта дружба ребенка со взрослым на всю жизнь оставила в поэте убеждение, высказанное им позже в стихах и в статьях, что ребенок всегда тянется к взрослым, что ему интересна не только жизнь детей, но и жизнь взрослых, потому что ребенок мечтает поскорее вырасти, стать большим, жить как большие.

И в дальнейшем судьба была щедра к будущему поэту, одарив его встречами с замечательными людьми русского искусства начала века. Из провинциального захолустья - подростком - он, как в сказке, был перенесен в северную столицу, в Петербург, учился в одной из лучших гимназий, жил в доме, где бывали художники, артисты, писатели. Одной из больших его жизненных удач была встреча с В.В. Стасовым, известным критиком-искусствоведом. Стасов водил мальчика в музеи, в оперу, где пел Шаляпин, на концерты знаменитых музыкантов. В Петербургской Публичной библиотеке, где работал тогда Стасов, юный Маршак проводил целые дни, рассматривая старинные книги и гравюры, слушая горячие споры об искусстве.

Забавная подробность: когда Самуил Яковлевич рассказывал мне, что Стасов собирался повести его на костюмированный бал в Академию художеств, где студенты-художники изощряли свою фантазию в костюмах и обстановке, я поняла, что мы с ним уже тогда могли бы встретиться. Правда, я смотрела на этот бал из двери, сидя на плечах у моего отца, который тогда служил вахтером в Академии художеств, мне было всего четыре года, но я хорошо запомнила "избушку на курьих ножках", из которой выглядывала "баба-яга", и античные носилки с какой-то красавицей в белой тунике, которые несли четверо обнаженных до пояса "рабов"...

В 1904 году, летом, на даче у Стасова Маршак познакомился с Горьким.

Имя Горького было, конечно, уже знакомо юному поэту. Вот как пишет об этом Самуил Яковлевич в своих воспоминаниях:

"Было что-то тревожащее и притягательное в доходивших до нас обрывках биографии этого нового писателя, в самом облике его и даже в имени. ...Мне было лет тринадцать-четырнадцать, когда я вместе со старшеклассниками внимательно разглядывал переходившую из рук в руки открытку, на которой изображен был широкоскулый молодой человек с мечтательно-хмурым лицом, с крутым изломом прямых, падающих на висок волос. На нем была белая косоворотка, подпоясанная ремешком. Это был Горький.

В то время я и не предполагал, что года через два мне доведется встретиться с ним и эта встреча окажет решающее влияние на всю мою дальнейшую судьбу".

Горький обратил внимание на хрупкое здоровье юного поэта, которому нужен был юг, и предложил ему пожить в своей семье на берегу Черного моря в Крыму. Два года прожил Маршак у Пешковых в Ялте, лечился, учился, много читал и перевидал там множество разных интересных людей.

Когда после событий 1905 года семья Горького вынуждена была покинуть Крым (сам Горький был за границей), С. Маршак вернулся в Петербург к отцу, на завод, за Невскую заставу.

Надо было продолжать образование - ведь к тому времени ему еще не удалось закончить среднюю школу. Поступление в университет было затруднено близостью его к "политически неблагонадежным". Он уехал учиться в Англию.

Учился сначала в Политехникуме, потом в Лондонском университете. Каникулы он проводил, путешествуя пешком по стране, уходил с рыбаками в море, жил в лесной школе в Южном Уэльсе, слушал английские народные песни, переводил народные баллады. Это пребывание в Англии дало молодому поэту то подлинное знание языка, литературы, тот запас личных впечатлений, свое, особое ощущение страны, народа, без которых он не смог бы стать таким глубоким и проникновенным переводчиком английских поэтов, каким мы его знаем теперь.

Летом 1914 года, перед самым началом первой мировой войны, Маршак вернулся в Россию. Годы войны он прожил в провинции, скитаясь по разным городам, давая уроки, упорно работая над переводами из английской поэзии. Некоторые из них были напечатаны тогда же в журналах "Северные записки" и "Русская мысль".

В эти военные годы определилась еще одна особенность Маршака как писателя: интерес его к детям и вопросам воспитания, забота о растущем поколении. Жизнь столкнула его со множеством детей-беженцев, пострадавших от войны, ему довелось заботиться об их воспитании, их судьбах. Так намечались две основные линии будущей деятельности Маршака. Но это было еще только нащупывание своей дороги.

Найти свое призвание - еще не значит найти себя, свою силу, свое место, свое особое назначение в избранной деятельности. Как часто признанные с детства таланты потом оказываются пустоцветами, неудачниками! Осознать главную силу, что таится в тебе, и выявить ее в действии - на это нужен упорный труд, крепкая воля и большая вера в себя. И не менее важно найти настоящую точку приложения своих сил - нужна благоприятная погода и попутный ветер в самой окружающей действительности.

Молодость Маршака проходила в трудное время. Предреволюционная российская действительность, бурная и противоречивая, и тогдашняя литературная жизнь - с идейным разбродом, с борьбой множества мелких течений, школ и школок, с явным засилием модернистов, не были благоприятной почвой для серьезного провинциального юноши с его любовью к классической поэзии, к реалистическому искусству, к фольклору. Правда, именно в те годы в литературе усилился интерес к литературам народов Европы и Востока, русские поэты много занимались переводами, культура поэтического перевода была очень высокой. Замечательным переводчиком был И. Бунин, еще в 1898 году давший русскому читателю великолепный перевод "Гайаваты" Лонгфелло, позднее переводивший Байрона, Тениссона. Особенно много работали как переводчики поэты-символисты: Брюсов, Блок, Сологуб, Бальмонт и другие. Переводили французов, армян, индусов, японскую и китайскую лирику тысячелетней давности. Корней Чуковский переводил и пропагандировал стихи американского поэта Уолта Уитмена. В этой разнообразной по вкусам, по стилю, по манере толпе переводчиков молодому поэту было у кого учиться и с кем спорить.

В то же время в литературных кругах возникло увлечение русским фольклором, появилось много произведений, в которых использовались сюжеты русских народных сказок, весь их волшебный инвентарь, весь их традиционный словарь. Но тогдашние "сказочники", вроде А. Ремизова или даже молодого Ал. Толстого, писавшего тогда свои "Сорочьи сказки", шли по пути стилизации, увлекались национальным "орнаментом" или искали в фольклоре "религиозных основ"; живая сила вековой народной мудрости, народные мечты и народные идеалы, зашифрованные в устном народном творчестве, или не были поняты, или откровенно приносились в жертву символистским абстракциям. Этот путь стилизации был чужд молодому Маршаку, с детства уверовавшему в жизненную правду народной поэзии.

"Для меня всегда в сказке существуют конкретные приметы жизни народа, страны. У сказочных персонажей есть родина, профессия, характер, - не раз говорил Маршак впоследствии. - Все мои двенадцать месяцев - это хозяева лесов, полей, морозов, дождей и ясной погоды, а не какие-то условные обозначения времени. Всякая стилизация отнимает у сказки жизнь".

И в самом деле, когда Маршак сам стал работать над драматическими сказками для детей по мотивам народных, он всегда избегал стилизации, ища в сказке живую, действенную мысль народа и правду характеров.

Но в те предреволюционные годы Маршак еще только накапливал силы.

Можно сказать, что в творческой биографии Маршака было очень мажорное счастливое начало, потом довольно долгий "переходный возраст", когда что-то пробовалось и отвергалось, начиналось и не заканчивалось, когда накапливался жизненный опыт, формировался человек. И вокруг поэта - по всей стране - шло брожение, сгущались политические тучи, шло переосмысление и переоценка старых идей, представлений, понятий.

Жизнь за границей, скитания по России, война, материальные трудности, участие (пока еще пассивное) в тех сдвигах, перемещениях народных масс, которые были вызваны войной, ощущение нарастающего движения революционной волны - все это было для молодого Маршака подготовкой к тому большому и по настоящему новому делу его жизни, к которому призвали поэта революция и советская власть.

Только Октябрьская революция дала Маршаку возможность осуществиться как поэту оригинальному и значительному, почувствовать свою силу в живой связи с народом, с потребностями нового многомиллионного читателя.

Интересно, что первые произведения, написанные Маршаком для детей, были вызваны той настоятельной жизненной необходимостью, которую и в дальнейшем он всегда считал основной причиной, побудившей его к творчеству. В начале двадцатых годов в Краснодаре, работая по устройству "детского городка" вместе с группой энтузиастов-педагогов, артистов и художников, Маршак создает театр для детей, для которого нужны были пьесы. И вот для этого театра он пишет пьесы-сказки по мотивам русской народной поэзии. Сборник этих пьес, вышедший в Краснодаре в 1922 году, - первая детская книга Маршака.

Вскоре Маршак переезжает в Ленинград и здесь сразу и на многие годы становится душой молодой советской детской литературы, центром, вокруг которого собираются детские писатели, идет живая работа по созданию новых книг для детей. В этой работе, в бурных спорах осмысливаются и формируются те новые требования к детской литературе, которые предъявляла к ней революционная советская действительность.

Организуется сначала детский альманах "Воробей", затем журнал для детей "Новый Робинзон". Этот журнал становится лабораторией, где под руководством Маршака создаются первые рассказы, стихи и очерки для детей молодой советской республики. Тут начинают собираться кадры новой советской литературы для детей. Маршак был первым редактором и вдохновителем Б. Житкова, М. Ильина, Л. Пантелеева, Евг. Шварца, В. Бианки, Е. Чарушина и многих других широко известных теперь детских писателей.

В то же время Маршак и сам выступает как автор стихотворных книг для детей, книг новаторских по замыслу и по форме. Он создает особый вид детской книжки - книжку-картинку со стихотворными подписями к рисункам ("Детки в клетке", "Цирк"), переводит с английского детские народные песенки ("Дом, который построил Джек"), пишет свои первые оригинальные сказки и рассказы в стихах ("Сказка о глупом мышонке", "Пожар", "Почта", "Багаж", "Рассеянный с улицы Бассейной").

Приехавший в 1928 году из-за границы и ставший в центре литературной жизни СССР Горький горячо поддержал работу Маршака и его товарищей в детской литературе. Горький с первых лет революции заботился об издании книг для детей и юношества. Живя за границей, он постоянно интересовался работой Маршака, следил за новинками детской литературы, заочно знакомился с новыми писателями. Теперь он стал инициатором создания специального Государственного издательства детской литературы (Детгиз), составлял для него планы изданий, задумывал темы новых книг, вдохновлял писателей, выступал со статьями по вопросам воспитания и детской литературы. В этой большой организационной и педагогической работе Горького Маршак был ближайшим его помощником. В 1933 году Горький предпринял своеобразный плебисцит для выявления интересов и потребностей маленьких читателей - напечатал в газетах обращение к детям. В ответ было получено множество детских писем с такими обширными требованиями, что в них заключалась целая программа для работы писателей и детского издательства. Разобраться в этих письмах и ответить на них Горький доверил Маршаку.

В 1934 году на Первом Всесоюзном съезде советских писателей С.Я. Маршак сделал доклад о детской литературе, в котором высказал основные требования к детской книге и к детскому писателю. В этом докладе были намечены большие пути литературы для маленьких, которые должны были приобщить детскую книгу к подлинному искусству.

Детскую литературу часто заставляли раньше - и заставляют еще и теперь - выполнять заказы самого утилитарного характера. А Маршак в своем докладе говорил, что детская книга должна быть "открытием мира" для ребенка, должна расширять его знания о земле и людях, воспитывать в нем высокие и благородные стремления и чувства, прививать любовь к родному языку, вкус к поэзии. "Мы должны дать человеку мировоззрение бойца и строителя, дать ему высокую культуру", - говорил Маршак.

Этим поэтическим принципам сам Маршак всегда следовал в своей работе, и писательской и редакторской, за них он боролся всю жизнь. И практика советской детской литературы тридцатых годов подтвердила их, дав детям книги, авторы которых по праву стоят в ряду лучших советских писателей, как сам Маршак, как Аркадий Гайдар, Л. Пантелеев, Б. Житков, М. Ильин, Л. Кассиль, С. Михалков, В. Катаев, Е. Шварц, А. Барто, В. Бианки и многие другие.

Не надо думать, что борьба за подлинно художественную детскую книгу была несложной и нетрудной и что победы доставались Маршаку и его единомышленникам легко. "Утилизаторы" литературы, которые смотрят на детскую книгу как на свод правил хорошего поведения, как на орудие похвалы или порицания, как на пособие для обучения и развлечения, живы и посейчас: по существу, они выражают обывательский, мещанский взгляд на литературу вообще и на детскую в особенности и очень мешают эстетическому воспитанию, развитию художественного вкуса и понимания искусства. И все же мы можем с гордостью сказать, что советская литература внесла в мировую "золотую библиотеку" детства целый ряд новых замечательных книг. Стихи Маршака стоят в этом ряду на одном из первых мест.

О работе Маршака-редактора, о том, как он в те годы работал с писателями, очень интересно рассказала Л. Чуковская в своей книге "В лаборатории редактора".

Но работа в детской литературе - только часть литературной деятельности Маршака. Кроме Маршака - автора детских книг, мы знаем Маршака-лирика, Маршака-драматурга; во время войны он стал знаменит своими боевыми сатирическими памфлетами, стихотворными фельетонами, политическими эпиграммами. Значителен его труд как переводчика поэтов наших национальных республик и зарубежных демократических стран. В особенности же велики его заслуги в области переводов английской поэзии. Переводы Маршаком всех сонетов Шекспира и стихов Бернса хочется назвать поэтическим подвигом.

Маршак выступает часто и как публицист, как критик и теоретик литературы; у него много статей о детской литературе; в последние годы он дал ряд интереснейших статей о мастерстве писателя.

С.Я. Маршаку в 1962 году исполнилось семьдесят пять лет. Больше сорока лет отдано им работе в советской литературе. Авторитет его в литературных и педагогических кругах очень велик, известность среди читателей всех возрастов и национальностей поистине огромна. Оглядываясь теперь на весь его творческий путь, думая о его писательском облике, мы должны признать: Маршак - явление оригинальное и в то же время характерное для нашей литературы. Писатель горьковской школы, любящий жизнь и верящий в человека, утверждающий доблесть, красоту и радость свободного мирного и честного труда, любящий родину и свой народ, борец за мир, защитник детства, подлинный советский гуманист, человек широких и разнообразных интересов, Маршак принадлежит к числу самых активных деятелей советской культуры. Тонкий художник, опытный и зрелый мастер слова, знаток языка, он всей своей жизнью, самим своим существованием в нашей литературе утверждает высокий взгляд на дело писателя, на почетное и ответственнее звание литератора.

2

Память детства драгоценна для человека. То, что запомнилось с детства, не забывается всю жизнь. А запоминается крепко всё необычайное, яркое, поразившее глаз и слух, доставившее радость или сильное огорчение, давшее толчок воображению.

"Всякий, кому приходилось наблюдать ребенка двух-трех лет, - я уже не говорю о четырехлетних, - знает, как они приметливы, сообразительны, догадливы, сколько у них сложных чувств и переживаний... - пишет С.Я. Маршак в своей книге "В начале жизни". - В сущности, в первые годы детства человек проходит самый трудный из своих университетов. Школьники изучают языки несколько лет, но редко овладевают хотя бы одним из них к окончанию школы. А ребенок усваивает всю речевую премудрость - по крайней мере настолько, чтобы довольно бегло и правильно говорить, - к двум годам. Он изучает язык без посредства другого - знакомого - языка, а наряду с этим приобретает множество самых важных и существенных сведений о мире; узнает на опыте, что такое острое и что такое горячее, твердое и мягкое, высокое и низкое. Но всего, что входит в сознание ребенка за эти первые годы, не перечислишь. Жизнь его полна открытий. Самые заурядные случаи и происшествия повседневной жизни кажутся ему событиями огромной важности..."

Каждый из нас может с улыбкой вспомнить эти "события огромной важности" своего раннего детства. Я знаю двухлетнюю девочку, которая случайно, возвращаясь из гостей на руках у отца, вдруг проснулась и увидела высоко в чистом небе полную луну. Она была буквально потрясена, тянула вверх ручонки, кричала: "Дай! Дай!" - зажмуривалась и опять широко открывала глаза и шумно радовалась, опять увидев сияющий диск луны.

Кто знает: может быть, именно такие далекие впечатления детства, врезаясь навечно в память, неприметно толкают потом человека на путь астронома, поэта, путешественника... Ведь зачем-то мы уносим с собой в жизнь и первый рассвет, увиденный в младенчестве, и первый цветок, раскрывшийся перед нами, и первый снег, и первую звезду, и первую мелодию, тронувшую нашу душу, и первую книжку с картинками, и первые звонкие строчки стихов, которые мы учились повторять.

В кинохронике военных лет Отечественной войны есть кадры, запечатлевшие приезд С.Я. Маршака на фронт, к танкистам, для передачи им нового танка, который был построен на премию, полученную группой поэтов и художников за их книги и картины. Стоя на крыле мощной боевой машины, самый штатский, самый мирный из поэтов читал свои стихи столпившимся вокруг молодым солдатам. Они попросили прочесть им детские стихи, которые они помнили с детства - ведь еще совсем недавно они были читателями его детских книжек, - и, слушая их, улыбались и вторили поэту.

Имя Самуила Яковлевича оттого так широко известно в нашей стране, что дружба поэта с читателем начинается в ту пору, когда в руки ребенку дается впервые чудо-игрушка - первая книжка со стихами и картинками, которую он сам еще не умеет прочесть, - и продолжается эта дружба, не обрываясь, до тех пор, пока эта растрепанная, ставшая такой любимой книжка не перейдет по наследству к сыну уже успевшего вырасти читателя.

Вот уже больше тридцати с лишним лет стихи Маршака сопровождают у нас, в Советской стране, ребенка на всех ступеньках возраста. Сначала самые короткие в мире стихи - задорные, звонкие двустишия - подписи к картинкам ("Эй, не стойте слишком близко, - я тигренок, а не киска!"), веселые азбуки, забавные считалки, смешные рассказы про "человека рассеянного" и про то, как "дама сдавала багаж: диван, чемодан, саквояж", загадки, песни, стихи про "Почту" и "Что мы сажаем, сажая леса"; потом "Быль-небылица" - о прошлом, о дореволюционной жизни в России, потом поэмы о "Неизвестном герое" и "Ледяном острове", сказка-пьеса "Двенадцать месяцев" и вошедшие в хрестоматию гордые стихи "Наш герб". А на пороге юности Маршак открывает перед своим читателем сокровищницу мировой поэзии - сонеты Шекспира и песни Бернса, лирику Китса, Вордсворта, Гейне, Петёфи и других замечательных поэтов мира.

Стихи Маршака учат ребенка поэтическому восприятию жизни, приобщают к богатствам родного языка и мировой поэзии. Понятно, что, и вырастая, советский человек, где бы он ни жил, кем бы он ни был - педагогом в школе, инженером или рабочим на заводе, трактористом в колхозе, врачом, солдатом, - сохраняя в памяти эти стихи, остается благодарен своему первому учителю поэзии.

Именно в своих стихах для детей Маршак является настоящим новатором, создателем "детского стиха", тем молодым, энергичным, мажорным, лаконичным и быстрым, изобретательным в игре и всегда точным в слове, жизнерадостным и остроумным задирой, ловко владеющим шуткой, присказкой, народной поговоркой, умеющим расшевелить воображение ребенка, обрадовать его новизной "открытия" вещи, явления, человека, слова, - короче говоря, тем Маршаком, которого так безошибочно любят дети.

Жизненная деятельность ребенка начинается с игры. Играя, он учится понимать мир и действовать в нем; как игрушку, он осваивает все предметы вокруг себя; всякое, даже самое утилитарное действие - еда, мытье, одеванье - для ребенка может стать увлекательной игрой. Слово - необходимейший элемент этой игры: оно дает возможность назвать эти предметы, выразить свои чувства, оно организует ритм игры, радует звонким и согласным сочетанием звуков, придает игре смысл. Всё это хорошо знал народ-языкотворец, создавая те колыбельные песенки, загадки и сказки, те веселые и хитроумные прибаутки, которые живут века. Кто не повторял сам в младенческие годы: "Ладушки, ладушки, где были? У бабушки" или "Сорока-ворона кашу варила, на порог становила, гостей созывала", кто не забавлял этим и своего маленького ребенка?..

Это знает и поэт. Этому учился Маршак у народа. Потому так естественны и живы в его детских стихах элементы устной народной поэзии (ведь и сами эти стихи ребенок слышит из уст взрослого), все эти вопросы и восклицания, повторы и ритмические переходы, весь сказовый или песенный строй слов, точно предназначенных для "сказывания" нараспев:

Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне
С цифрой 5 на медной бляшке,
В синей форменной фуражке?
    Это он,
        Это он,
Ленинградский почтальон.

И в то же время - какая конкретность, "вещность", какая точность в отборе примет и деталей! Поэт как бы видит именно то, что должен прежде всего заметить и отметить ребенок. Но искусство поэта в том и заключается, что он умеет, оттолкнувшись от простых и близких ребенку предметов, словно раздвинуть перед ним мир, расширить горизонт, заставить видеть дальше, и шире, и глубже. Этот поэтический взлет, подъем ощущается уже в самом ритме стихотворения, в самом дыхании, когда мы произносим:

Что мы сажаем,
        Сажая
        Леса?
Мачты и реи -
Держать паруса,
        Рубку и палубу,
        Ребра и киль -
Странствовать
        По морю
В бурю и штиль.

Что мы сажаем,
        Сажая
        Леса?
Легкие крылья -
Лететь в небеса...

Заглядевшись так далеко, забравшись так высоко на "легких крыльях", радостно спускаться, как по ступенькам, вниз, к земле, узнавать вновь, что близко и знакомо:

Стол, за которым
Ты будешь писать,
        Ручку,
        Линейку,
        Пенал
        И тетрадь.

Открывая ребенку мир, поэт учит маленького человека жить в этом мире. Наше время, революционная наша действительность, жизнь Советской страны наполняют действенным содержанием стихи Маршака, определяют то новое отношение к природе, вещам, к труду, к людям, к родине, какое он стремится воспитать в своих читателях. Сам влюбленный в труд и в человека - мастера своего дела, в человека, который может своими всемогущими руками переделывать мир, побеждать силы природы, изменять лицо земли, завоевывать космос, поэт хочет научить и ребенка с малых лет ценить и уважать труд, восхищаться всяческим умением человека, будь то мастерство врача или летчика, рабочего на заводе или циркового артиста. Радость труда, когда человек, как говорят в народе, работает играючи, особенно хорошо умеет передать Маршак: чувствуется, что поэту и самому весело писать про это.

Вообще жизнерадостность, энергия, юмор - характерные свойства поэзии Маршака. Они-то и делают его стихи близкими народной поэзии.

"Веселое лукавство ума, насмешливость и живописная манера выражаться", - так определял когда-то Пушкин основные качества русской народной поэзии. Маршак с детства пленился ими, они находили отклик в его собственном характере. Веселая насмешливость присуща Маршаку, в его стихах искрится юмор, разнообразный и богатый оттенками. Иногда это ласковая усмешка взрослого над "великаном", везущим на веревочке целый поезд, иногда лукавый намек, откровенная "дразнилка", иногда каламбур - забавная игра слов, иной раз и самая злая насмешка. Но, кажется, подлинное своеобразие маршаковского юмора - в тех неожиданных комических "оборотах" слова, вещи, события, которые не поддаются объяснению, которые по-английски так удачно называются "nonsens". Вспомним "вагоноуважаемого вагоноувожатого", "Деток в клетке", "Сказку о глупом мышонке", который выбрал себе в няньки кошку, вспомним жадного толстяка в "Мороженом", превратившегося в снежный сугроб, вспомним спор электрической лампы со свечкой и с лампой керосиновой - все это "умные глупости", "хитрые наивности", "лукавая простота", "перевертыши", которые так радуют ребенка и, несмотря на всю кажущуюся несерьезность, очень многому учат.

Любители назидательности в детской литературе могут быть спокойны: Маршак многому учит в своих стихах. Да, он учит уважать труд, любить свою родину и гордиться ею, и быть хорошим товарищем, и хорошо учиться в школе, и даже - бережно обращаться с книгами. Но он учит так весело, с такой изобретательностью, с такой свободой воображения, с такой щедростью юмора и с такой точностью знания (никогда у него нет ничего "приблизительного"), что это и есть подлинное искусство воспитания. Он учит также и "основам остроумия" - понимать и любить шутку, веселье, меткое словцо.

При этом в каждом произведении Маршака, адресованном детям, решается главная для поэта задача - учить поэзии, поэтическому восприятию мира, поэтическому слову. Отсюда и богатство форм и жанровое разнообразие его детских стихов.

Поэт культивирует в поэзии для детей почти все известные формы стихотворных произведений: мы находим у него и песни, и сказки, и загадки, и маленькие поэмы, и повести в стихах, и лирические стихи; он возродил у нас для детей балладу, создал ряд оригинальных стихотворных "циклов", как "Круглый год", "Разноцветная книга", как все его "Азбуки". Он виртуозно варьирует народные присказки, например в "Радуге - дуге"; его "Мяч" - идеальная "считалка", где каждая строчка, кажется, возникает сама собой вместе с ударом мяча, каждое слово упруго, точно, звонко, а все стихотворение - целая история, смешная и драматичная.

Характерна для Маршака сюжетная законченность всякого, даже совсем коротенького стихотворения. Восьмистрочная загадка ("Синий домик у ворот" или "Под Новый год пришел он в дом") несет в себе образ вещи (почтовый ящик, календарь), но раскрывается этот образ всегда в действии: поэт знает, что ребенок не созерцатель, а исследователь жизни, для него всякий предмет связан с его функцией, с явлением, ему важно знать, чему служит всякая вещь, чем она полезна.

Когда Маршак говорит про желудь:

В этот гладкий коробок
Бронзового цвета
Спрятан маленький дубок
Будущего лета, -

нельзя не удивляться емкости этого четверостишия - чего только нет в этих строчках: и память детства, детское восприятие мира, и чудо воображения - предвидение, и философская мысль о том, что будущее уже "спрятано" в настоящем, и нежность к этому будущему ростку, ко всему живому, и радостная вера в "будущее лето". Загадка природы, загадка жизни решена очень просто, всем понятно и подлинно поэтично.

Есть еще одна характерная особенность у Маршака-детского писателя: он тот, кто один из первых приходит к сегодняшнему ребенку "одетый книгой", очень хорошо чувствует этот "книжный" облик поэзии, и сама книга для него не просто способ передачи ребенку того, что он написал, а тоже что-то живое, одно из тех чудес, которые расцветают перед нами в детстве, образ пленительный и яркий, волшебное окно в мир. Для Маршака слово в детской книжке неразрывно связано со страницей, на которой оно напечатано, с рисунком, с белым или цветным полем бумаги, с разворотом, обложкой, шрифтом, с форматом книжки. Маршак хочет помочь ребенку почувствовать "душу книги", ее безграничные возможности, увидеть в книге товарища, друга на всю жизнь, поэт учит любить книгу. "Играя с ребенком в книгу", Маршак сознательно обыгрывает все ее возможности, все ее стороны. Поэтому он в своих книгах для дошкольников, для самых маленьких всегда работает совместно с художником (много лет с В.В. Лебедевым). Так был создан "Цирк", где каждая страница - цирковой номер, каждый разворот - яркое "антре", а вся книга - представление; так делались "Багаж", "Мороженое" и другие книги.

Вершиной такого содружества поэта и художника в книге явилась "Разноцветная книга". Уже в самом заглавии, в названии страниц - "Зеленая", "Синяя", "Желтая", "Красная" - подчеркнуто, что перед нами книга. А почувствовав книгу как вещь, видишь и слышишь, какие она несет в себе чудеса.

Эта страница зеленого цвета.
Значит, на ней постоянное лето.

Лето расцветает перед маленьким читателем на этой зеленой странице во всем своем красочном изобилии - с полевыми цветами, бабочками, божьей коровкой. Ощущение приятной свежести зеленого цвета эмоционально подкрепляется шуткой:

Если бы здесь уместиться я мог,
Я бы на этой странице прилег.

Для каждой страницы найдено самое естественное и характерное: белая - зима с хитрым сплетением следов на снегу; синяя - море со всеми подводными чудесами и кораблями наверху; красная - овеянная алыми знаменами и флагами Красная площадь в Москве. И даже самый мрачный цвет - черный - не мрачен и не скучен для поэта и художника: они делают из него "ночную страницу", на которой рисуют Москву ночью - притихшую, отдыхающую, спокойную, с огнями фонарей на мостах, с рубиновыми звездами на башнях Кремля.

Расширяя знания ребенка об окружающей действительности, рождая в нем любовь к широкому, яркому, богатому и прекрасному миру, поэт связывает эту любовь конкретно с родной землей, с жизнью советского народа, с Москвой. Так познавательный материал книги согрет глубоким патриотическим чувством. В детских книжках Маршака отчетливо видишь, как поэзия воспитывает или как воспитание может быть полным поэзии.

В детских стихах Маршака очень сильна сатирическая струя. По существу, и стихи о "Рассеянном с улицы Бассейной", и "Багаж", и "Мороженое" - сатирические рассказы, а "Мистер Твистер" - образец политического памфлета для детей. "Сатирическое перо", которым поэт начинал орудовать еще в юности, на первых порах своего литературного пути, отточенное потом в детских стихах, сослужило большую службу ему во время Великой Отечественной войны, когда Маршак постоянно выступал в "Правде" с политическими памфлетами, фельетонами, эпиграммами, направленными "не в бровь, а прямо в глаз" нашим врагам - фашистам.

Представление о Маршаке-поэте было бы неполным, если бы мы не знали его "Лирической тетради".

Лирический голос Маршака неширок и негромок, не предназначен для ораторской трибуны; эстрада противопоказана лирике Маршака. Всё, что он хотел рассказать людям, чему хотел научить, чем хотел порадовать, заключено в его стихах для детей, в переводах, в сатирических стихах. "Лирическая тетрадь" - это поэтический дневник, где собраны "заметы сердца", мысли о жизни, о себе. Стихи этого раздела коротки, сдержанны, немногословны: три - пять - шесть строф, не более, а иногда это лишь одно четверостишие.

Замерзший бор шумит среди лазури,
Метет ветвями синеву небес,
И кажется - не буря будит лес,
А буйный лес, качаясь, будит бурю.

Здесь впечатление поэта заключено в точную форму афоризма. Афористичность вообще свойственна многим стихам "Лирической тетради". Мысль здесь так тесно слита с чувством, что, можно сказать, сама становится лирическим переживанием. Это роднит лирику Маршака с Тютчевым, Фетом, Буниным, особенно в стихах о природе. Такие стихи, как "Цветная осень - вечер года", "Как поработала зима", "О том, как хороша природа", "Встреча в пути", "Ландыш", "Абхазские розы", - живое свидетельство близости Маршака к классической русской поэзии, для которой выношенность чувства и мысли, строгость формы и точность слова были непреложным законом.

В лирике Маршака две темы звучат наиболее сильно: время и слово. Чувство времени, которое так ощутимо во всем, что делает Маршак, и в его лирических стихах находит свое прямое выражение:

Сколько раз пытался я ускорить
Время, что несло меня вперед,
Подхлестнуть его, вспугнуть, пришпорить,
Чтобы слышать, как оно идет.
А теперь неторопливо еду,
Но зато я слышу каждый шаг...

Это разное отношение ко времени - в молодости и в зрелые годы, когда "жизнь идет не медленней, но тише", - не мешает ощущению наполненности каждого часа, ощущению полноты жизни, которое так характерно вообще для Маршака. Можно сказать, что это чувство огромной емкости времени - то новое, свое, что внесено им в поэзию. Сколько раз поэты всех времен писали о мимолетности человеческой жизни, тосковали о призрачности существования! Но, даже как будто соглашаясь с ними, Маршак в стихотворении "Как призрачно мое существованье" говорит:

Пусть будет так. Не жаль мне плоти тленной,
Хотя она седьмой десяток лет
Бессменно служит зеркалом Вселенной,
Свидетелем, что существует свет.

Время не просто проходит, оно существует для творчества, оно дано человеку, чтобы он творил, - в этой мысли весь оптимизм Маршака. И потому, жалея о своих любимых, о людях ушедших и уходящих, поэт говорит, что они прожили не зря:

За краткий век страданий и усилий,
Тревог, печалей, радостей и дум
Вселенную вы сердцем отразили
И в музыку преобразили шум.

Как поэт, как мастер слова, полвека работающий в литературе, Маршак не мог не сказать в поэзии о своем отношении к слову, к своей работе писателя ("Словарь", "Все то, чего коснется человек", "Дон-Кихот"). Для поэта слова - не разменная ходячая монета, на них лежит "события печать", в них "звучат укор, и гнев, и совесть", они живут во времени и переживают людей и времена. Отсюда - любовь к бессмертному поэтическому слову, запечатлевшему для человечества мысли и чувства человека, его вдохновенный труд.

Одна из особенностей Маршака-поэта есть прямое следствие этой его любви к поэзии, его литературной "одержимости": он способен глубоко и страстно заражаться поэтическим творчеством другого поэта, проникать в существо его поэзии - отсюда сила Маршака как переводчика. Он вообще очень чуток к слову: услышанная им случайно узбекская поговорка: "Одной рукой в ладоши не ударишь", вызвала к жизни целое стихотворение - "Песню о двух ладонях".

У поэта всегда два источника, питающих его творчество: реальная окружающая действительность, жизнь - и само искусство, его жизнь, его традиции и образцы. Отказ от того или другого неизбежно приводит к оскудению творчества. Без поэтической культуры нельзя уловить глубокий, скрытый ход жизни, без живых наблюдений действительности, без опыта современности нельзя понять культуру. Это излюбленные мысли Маршака, об этом он говорил со мной однажды целый вечер, цитируя судьбы поэтов, вспоминая историю. И для его творчества чрезвычайно характерна эта взаимосвязь поэтической культуры с живым непосредственным отношением к современности. Он современен даже в своих переводах Шекспира и в пьесах, написанных по мотивам старинных сказок. Зато порой в самых "злободневных" стихах, вплоть до сатирических газетных фельетонов, он пользуется литературными ассоциациями, явно следуя литературным традициям. Так, в сатирических стихах в годы войны Маршак часто прямо пародирует чьи-то известные стихи (например, "Будрыс и его сыновья" и "Песнь о вещем Олеге" Пушкина). Сатирическое стихотворение "Голливуд и Гайавата" приобретает особую остроту оттого, что нелепое запрещение в США экранизации поэмы Лонгфелло высмеивается Маршаком с помощью самой же поэмы:

Если спросите: откуда
Изгнан старый Гайавата,
Я скажу, из Голливуда,
Я отвечу вам: из Штатов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я отвечу им: Поквана -
Трубка Мира виновата
В том, что вынужден с экрана
Удалиться Гайавата.

Маршак пользуется в сатире сказочными и басенными приемами, любит короткую эпиграмму, которая особенно хорошо звучит с плаката и под карикатурой в газете. Веселая игра словом, которая так радует нас в детских стихах, здесь превращается у него в злую и меткую насмешку. Маршак создает свои новые иронические пословицы:

Кули таскать? Рубить дрова?
За это платят скудно.
Притом дрова - не голова:
Рубить их очень трудно.

Дубить, паять, пахать, косить
Труднее, чем дубасить.
Носить трудней, чем доносить.
И легче красть, чем красить.

Написанные по разным злободневным поводам, прикрепленные к определенным историческим и житейским фактам, сатирические стихи Маршака, однако, не утратили со временем своего значения и смысла. Напротив, когда перечитываешь сейчас его фельетоны военных лет, они кажутся еще значительней и глубже, словно время добавило им еще что-то - от исторического опыта, и то, что было ироническим провидением, стало теперь сатирическим обобщением. Собранные вместе (отдельной книгой и во втором томе собрания сочинений Маршака), эти сатирические стихи выявляют с большой силой характерную черту дарования Маршака - его юмор, показывают Маршака-насмешника, Маршака иронического, причем этот юмор здесь существует как бы в чистом виде, тогда как в детских стихах он дан в своеобразном сплаве.

В драматургии Маршак выступает перед нами как сказочник. Все его пьесы: "Теремок", "Кошкин дом", "Сказка про Козла", "Двенадцать месяцев", "Горя бояться - счастья не видать", даже "Петрушка-иностранец" - сказки. Вдохновляясь народной сказкой, Маршак, как истинный сказочник, всегда по-новому, по-своему рассказывает эти сказки, они приобретают у него иной смысл, иную идею. При этом поэт еще и переводит сказку на язык театра. Так, перед войной мы увидели в Детском театре старинную сказочку "Теремок" совсем в новом облике - как антивоенную сатиру, очень острую и драматичную (чего не было в народной сказке) и вместе с тем такую простую, что она была доступна и самым маленьким зрителям.

Пьеса "Кошкин дом" родилась даже не из сказки, а из двух строчек детской песенки: "Тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом"... А у Маршака это целая комедия для детей, в нескольких картинах, со многими действующими лицами, веселая и остроумная сатирическая комедия, в которой высмеиваются эгоизм, глупость, чванство, мещанская скопидомная любовь к вещам, "к обстановке", высмеивается жадность - все человеческие пороки и недостатки, которые живучи и до сих пор и от которых поэт хочет остеречь наших детей.

Гораздо сложнее по мысли и по содержанию сказка "Горя бояться - счастья не видать" (первоначальный одноактный ее вариант назывался "Горе-злосчастье"). Недаром эту сказку театр имени Вахтангова в Москве поставил как комедию для взрослых.

Из народной сказки о Горе-злосчастье Маршак взял только образ Горя и тему передачи его от одного человека другому. Эта ситуация стала в пьесе причиной драматических событий, испытанием для всех героев, в котором обнаруживаются их человеческие качества и социальные черты. Бедняк дровосек, жадный купец, царь - все стараются сбыть Горе с рук, не заботясь о тех, к кому оно попадет. Лишь Солдат не убоялся Горя, не захотел обманом передать его другому, постарался сам с ним справиться. Такая трактовка сказки о Горе-злосчастье нова и оптимистична.

По форме "Горя бояться - счастья не видать" совершенно бытовая комедия со всеми приметами реалистической сатиры. Фантастический элемент в пьесе заключается лишь в образе самого Горя-злосчастья да в тех мгновенных "волшебных" переменах и поворотах в судьбе героев, какие происходят с ними, когда Горе к ним пристает или когда они расстаются с Горем, передав его другому. И, как всегда в подлинной сказке, элементы фантастики ощущаются в пьесе лишь вполне вероятным сгущением реальных жизненных сил и возможностей.

Чешскую народную сказку "Двенадцать месяцев", пересказанную когда-то еще Боженой Немцовой, Маршак сначала рассказал в прозе.

Уже в этом виде сказка зазвучала у него по-иному, чем в фольклорных текстах, а в драматизированном варианте она так обогащена идейно и художественно, что ее можно считать уже просто сказкой Маршака.

В традиционную историю бедной, гонимой мачехой сироты Маршак внес новые, типичные для него мотивировки. Не смирение и терпение сироты славит поэт, а жизнелюбие и труд, с которыми человек может добиться всего, смелость и стойкость, побеждающие даже суровые законы времени. Все двенадцать месяцев падчерица знает в лицо, так как во всякое время года она постоянно на работе - в поле, в лесу, во дворе, - она не прячется ни от жары, ни от холода, ни от осеннего ветра, и вот в трудную минуту месяцы приходят ей на помощь. Природа начинает дружить с человеком, который трудится в ней и не боится ее; для такого человека раскрываются все ее чудеса, все ее богатства и всё изобилие, - какая современная, почти "мичуринская" трактовка старой сказки!

"Двенадцать месяцев" - сказка лирическая, фантастическое начало в ней преобладает, но и в нее Маршак внес комедийную сатирическую струю - всю линию маленькой Королевы, не знающей забот и труда, далекой от народа, окруженной придворными, которые потворствуют ее капризам и прихотям, поощряют в ней жестокость и себялюбие. Образ маленькой Королевы совсем не традиционен и очень удался поэту: это живая, умненькая девочка, презирающая своих прислужников за их угодливость и трусость.

Столкновение в сказке лирического и сатирического элемента очень оживляет ее. И, конечно, если думать о "втором смысле" происходящего в сказке, то Маршак высмеивает здесь буржуазное воспитание, благодаря которому ребенок становится очень часто деспотом и эгоистом.

И все же в драматических сказках, мне думается, Маршак-сказочник оказывается сильнее Маршака-драматурга. Повествовательность сказочного сюжета и сказочная условность характеров остаются иногда непреодоленными автором. Не всегда удается ему показать характеры героев в развитии - в зависимости от изменяющихся обстоятельств - так, как удалось показать Королеву в "Двенадцати месяцах". Но, как и в его книгах, радует нас и на сцене слово Маршака - остроумный и поэтичный диалог, отточенность и блеск реплик, часто доведенных до афоризма, до подлинной пословицы.

Маршак-переводчик старше Маршака - автора стихов для детей, сатирика и драматурга. Переводить стихи было его любимым увлечением с детства. При первой встрече с Горьким юный поэт читал Алексею Максимовичу и другим гостям Стасова свой перевод стихотворения польского поэта Адама Мицкевича. Еще раньше, в Острогожской гимназии, он пробовал переводить из античной поэзии. Живя в Англии, Маршак начал серьезно работать над переводами английских народных баллад. А позже, что бы он ни делал, ни писал, работа над переводом стихов стала его постоянным занятием, делом всей его жизни. Естественно поэтому, что в поэтическом хозяйстве Маршака ценность его переводческого вклада может быть уравновешена только тем, что им сделано для детей. За плечами у поэта полувековой опыт художественного перевода. Конечно, Маршак как переводчик в течение пятидесяти лет изменялся, рос, совершенствовался, даже вкусы его, выбор стихов для перевода были разными в разные периоды его жизни. Сейчас уже трудно уловить эти пристрастия и разницу в качественном уровне переводов: ко многим стихам, переведенным в молодости, Маршак вернулся в зрелые годы и заново переписал их. А то, что было случайным, временным, несовершенным и в замысле, что не отвечало сегодняшней требовательности поэта, было им откинуто.

Свое творческое кредо переводчика Маршак очень хорошо выразил в статье "Искусство поэтического портрета".

"...Мы переводим стрелки часов, переводим поезд с одного пути на другой, переводим по почте или по телеграфу деньги, - пишет он. - В слове "перевод" мы ощущаем нечто техническое, а не творческое. Пожалуй, оно вполне оправдывает себя в тех случаях, когда относится к переводу документа, письма или устной речи с одного языка на другой. Иное дело - художественный перевод, немыслимый без затраты душевных сил, без воображения, интуиции, - словом, без всего того, что необходимо для творчества".

Одна из важнейших мыслей статьи: поэт не переводит стихи по заказу, выбор их обусловлен каким-то внутренним соответствием поэтического строя души переводчика и поэта, которого он переводит. Только тогда может родиться новое произведение искусства.

"...Если вы внимательно отберете лучшие из наших стихотворных переводов, - говорит Маршак, - вы обнаружите, что все они - дети любви, а не брака по расчету, что нельзя было в свое время придумать лучшего переводчика для "Илиады", чем Гнедич, лучшего переводчика для "Одиссеи", чем Жуковский, лучшего переводчика для песен Беранже, чем Курочкин... Перевод по-настоящему замечательных стихов и прозы является важным событием - этапом в жизни литературы и авторов перевода".

Появление "Сонетов" Шекспира и стихов Бернса в переводе Маршака действительно было событием в нашей литературе, значительным явлением в советской поэзии, а для самого поэта - достойным завершением одного из труднейших и радостных этапов его творческой жизни.

Подлинно художественные переводы стихов мировых поэтов входят в русскую поэзию, как вошли "Сосна" и "Горные вершины" Лермонтова, переводы из Гейне М. Михайлова, многие переводы Жуковского, "Гайавата" Лонгфелло в переводе И. Бунина.

"Поэма "Гайавата" Ивана Бунина, конечно, представляет собою перевод поэмы Генри Лонгфелло, но она в то же время и вполне самостоятельное произведение нашей поэзии, - пишет в той же статье "Искусство поэтического портрета" Маршак. - Русский поэтический язык, которым в таком совершенстве владел Бунин, придал его "Гайавате" новую свежесть, новое очарование. Такое совершенство перевода достигается не только размерами таланта и силою мастерства. Надо было знать и любить природу, как Бунин, чтобы создать поэтический перевод "Гайаваты". Одного знания английского текста было для этого недостаточно".

Жизненный опыт, мировоззрение в самом широком смысле слова, связь с народом, глубокое знание языка обязательны для переводчика, как и для всякого писателя вообще. Чтобы не только головою, но и сердцем постичь мир чувств Шекспира, Гёте, Данте, надо "найти нечто соответствующее в своем опыте чувств", - утверждает Маршак.

И действительно, в большинстве своих переводов Маршак является как бы "соавтором" произведения. Недаром он сравнивает работу переводчика-поэта с портретом, сделанным рукой художника, а не с фотографией, которая при всей точности дает только внешнее, формальное сходство, слепое, механическое, воспроизведение предмета. "Поэтическая точность дается только смелому воображению". Больше всего Маршак стремится передать правду чувств и мыслей переводимого поэта, особенности его мироощущения и его поэтической речи.

Тем не менее Маршак часто поражает нас точностью интонаций и полным ритмическим соответствием стиху оригинала. Образцами такой ритмической и интонационной точности могут служить переводы поэмы Бернса "Тэм О'Шентер" или, например, сонета Китса "Тому, кто в городе был заточен..."

Заново открывая для нас великих поэтов прошлого, как это сделал Маршак, переводя сонеты Шекспира и лучшие произведения Бернса, он в то же время знакомит нас и с поэтами современности, например с итальянским поэтом Джанни Родари. Благодаря Маршаку советские дети узнали и полюбили его детские стихи. Несомненно, Родари в своей работе является во многом единомышленником советского поэта. Достаточно назвать такие его стихи, как "Чем пахнут ремесла?", "Рыбак", "Точильщик", "Лудильщик", "Почтальон", "Трубочист", "Пожарный", "Чистильщик сапог", чтобы стало понятно, что он близок и созвучен Маршаку своим воспеванием труда и трудящегося человека.

В переводах детских стихов особенно отчетливо видно, как тесно, как неразрывно связана работа Маршака для детей и его переводческая деятельность: тот же принцип экономии и точности слова, те же поиски предельной простоты и ясности, то же пристрастие к энергичной строке, к волевой мажорной интонации, та же музыкальная безошибочность - и одновременно смелость воображения, поэтический взлет. Работая над стихами для детей, поэт часто находил те средства выразительности, которыми пользовался потом в работе переводчика. После работы над переводами в детскую литературу он каждый раз возвращался обогащенный своим общением с поэзией других народов.

За многие годы его работы в советской литературе Маршак, как и другие зачинатели ее, часто выступал в печати с критическими и теоретическими статьями. Эти статьи объясняют многое в работе самого Маршака, и в то же время они - ценный вклад опытного мастера в теорию литературы.

Особенно велик этот вклад в историю и теорию детской литературы. Многочисленные статьи, речи, доклады по вопросам детского чтения, анализ разных жанров детской литературы и развития их у нас, критика отдельных произведений детских писателей дают большой материал исследователю советской детской литературы. Можно сказать, что Маршак не только сам был экспериментатором в своих дошкольных книжках, не только создал новый тип стихотворной книжки для самых маленьких, но и сформулировал основные идейные и художественные требования к дошкольной литературе: он требовал чистоты и строгости стиля (чего до него, кажется, еще никто не требовал), логики построения, новизны и доступности познавательного материала, игровой действенности, динамичности образа, словесной изобретательности, подлинности чувств и большого обобщения.

В одном из своих выступлений на совещании по детской литературе - почти тридцать лет назад - Маршак говорил о книжке для маленьких: "В книжке так мало текста, что легко пересчитать все слова от первого до последнего. При такой краткости каждое слово должно быть взвешено и проверено. Ведь по этим коротеньким книжкам дети учатся мыслить, и чувствовать, и говорить. Маленькая книжка не должна быть ничтожной книжкой".

Если бы эти заветы выполнялись всегда нашими детскими писателями!..

Очень интересны статьи Маршака о научно-художественной литературе для школьников, о работе Льва Толстого для детей, об исторической повести.

Когда-то по почину А. Фадеева группа детских писателей, под руководством Маршака, работала в Министерстве народного образования, чтобы помочь улучшить учебники (в основном хрестоматии) по литературе для средней школы. По-настоящему улучшить их не удалось - слишком сильно было сопротивление "составителей", да и, по существу, нужно было не улучшать, а коренным образом переделывать, что тогда не зависело от маленькой группы энтузиастов, принимавших участие в этой работе. Но писатели имели возможность изучить досконально, как ведется "преподавание родной литературы" в школе, и, конечно, это не могло не вызвать их протеста. Статья Маршака "Высокой страсти не имея", в которой он приводит множество примеров бесцеремонного обращения составителей учебников с родной поэзией, к сожалению, не устарела до сих пор. И сейчас довольно часто мы говорим и пишем о том, как нечуткие к литературе преподаватели и учебники мешают восприятию детьми сокровищ нашей поэзии. Вопрос этот сейчас особенно остро стоит перед школой в связи с проблемой эстетического воспитания детей, он еще требует своего решения. И если я вспоминаю здесь старую статью Маршака и попытки его "активно вмешаться" в это дело, то, по правде сказать, для того, чтобы показать, как близко он принимал к сердцу все, что касалось воспитания детей в нашей стране, как он всегда рвался к бою и к настоящей работе.

Из всего, что написано Маршаком - публицистом и критиком, наиболее значительно то, что он говорит о мастерстве поэта.

Такие статьи, как "О сказках Пушкина", "О хороших и плохих рифмах", "Мысли о словах" и "Слово в строю", "О стихе работающем и праздном", "О звучании слова", - подлинная школа мастерства для молодых поэтов и для читателей, из которых выходят поэты.

Кстати, о читателях у него есть отдельная статья, которая называется очень выразительно, хоть, может, и непривычно: "О талантливом читателе".

"Литературе так же нужны талантливые читатели, как и талантливые писатели, - говорит Маршак в этой статье. - Именно на них, на этих талантливых, чутких, обладающих творческим воображением читателей, и рассчитывает автор, когда напрягает все свои душевные силы в поисках верного образа, верного поворота действия, верного слова. Художник-автор берет на себя только часть работы. Остальное должен дополнить своим воображением художник-читатель... "Читатель тоже хочет и должен работать", - говорит Маршак, протестуя против такого "разжевывания" замысла, когда читателю не остается места для работы воображения. Но "читатель получает лишь тот капитал, который вложен в труд автором. Если во время работы не было затрачено ни настоящих мыслей, ни подлинных чувств, ни запаса живых и точных наблюдений, не будет работать и воображение читателя".

И в своих "заметках" о поэзии, о мастерстве писателя Маршак всегда остается поэтом - так образно, конкретно и просто умеет он говорить и о "технике" своего поэтического дела, и о языке, о слове. Нельзя не процитировать, например, его "мысли о словах":

"Человек нашел слова для всего, что обнаружено им во Вселенной. Но этого мало. Он назвал всякое действие и состояние. Он определил словами свойства и качества всего, что его окружает.

Словарь отражает все изменения, происходящие в мире. Он запечатлел опыт и мудрость веков и, не отставая, сопутствует жизни, развитию техники, науки, искусства. Он может назвать любую вещь и располагает средствами для выражения самых отвлеченных и обобщающих идей и понятий. Более того, в нем таится чудесная возможность обращаться к нашей памяти, воображению, к самым разным ощущениям и чувствам, вызывая в нашем представлении живую реальность... Какое же это необъятное и неисчерпаемое море - человеческая речь!"

Как коротко, точно и ясно - в нескольких строках сказано все главное.

Еще поразительнее его мысли о языке - "образном, емком, умном", родном языке, который мы получаем в наследство от предшествующих поколений.

"В нем самом есть уже все элементы искусства: и стройная синтаксическая архитектура, и музыка слова, и словесная живопись, - говорит Маршак. - Если бы язык не был поэтичен, не было бы искусства слова - поэзии.

В словах "мороз", "пороша" мы чувствуем зимний хруст. В словах "гром", "гроза" слышим грохот.

В знаменитом тютчевском стихотворении о грозе гремит раскатистое сочетание звуков - "гр". Но в трех случаях из четырех эти аллитерации создал народ ("гроза", "гром", "грохочет") и только одну ("играя") прибавил Тютчев.

Все, из чего возникла поэзия, заключено в самом языке: и образы, и ритм, и рифма, и аллитерации".

Право, вот великолепное пособие учителю литературы. Тут все так ясно и убедительно, а "примеры" ребята с увлечением искали бы сами. Вообще эти небольшие по объему статьи о литературе следовало бы читать и перечитывать и учителям, и критикам, и поэтам.

Примечательно, что Маршак, так много говоря о форме, постоянно подчеркивает, что "внешнее и формальное изучение художественной формы не способствует пониманию поэзии".

"Можем ли мы говорить о звучании того или иного слова, о красоте его и благозвучии в отрыве от смысла?" И тут же он приводит замечательный пример разнообразного звучания одного и того же слова - в зависимости от значения, в котором оно употребляется:

"Возьмем, к примеру, слово "амур". По-французски оно означает "любовь", а по-русски этим именем называют только крылатого божка любви. У нас оно отдает литературой, XVIII веком и звучит несколько слащаво и архаично или же насмешливо: "дела амурные".

Зато совсем иным кажется нам то же самое слово "Амур", когда оно относится к могучей, полноводной сибирской реке. В названии реки нет ничего слащавого и кокетливого. Оно сурово и величаво. В нем есть нечто азиатское, монгольское, как в имени "Тимур".

Так неразрывно связано звучание слова с его смысловым значением".

Ну разве все это - не помощь учителю родного языка и литературы? Притом помощь квалифицированная, не доморощенный лепет иных учпедгизовских компиляторов, а прекрасное слово поэта, настоящая пропаганда поэзии.

Как критик, Маршак сильнее всего там, где, передавая свое впечатление от стиха, как бы учит восприятию его. Пример - четыре странички, написанные им "об одном стихотворении" Лермонтова "Выхожу один я на дорогу". Это не статья, не заметка, а скорее "стихотворение в прозе" о том, как звучат для поэта эти стихи. Это нельзя пересказать, это хочется цитировать все целиком, как мы любим цитировать стихи. Но, принимая сердцем поэтический рассказ о том, как поэт прочел стихи Лермонтова, я не могу вполне согласиться с "предисловием", которое к этому сделано:

"Произведение искусства не поддается скальпелю анатома. Рассеченное на части, оно превращается в безжизненную и бесцветную ткань. Для того чтобы понять, "что внутри", как выражаются дети, нет никакой необходимости нарушать цельность художественного произведения. Надо только поглубже вглядеться в него, не давая воли рукам".

Поэт учит слышать другого поэта, чувствовать поэзию. Это все равно, как учить петь "с голоса". Это одно. Но есть и другое - такой анализ произведения, который дает еще лучше почувствовать красоту произведения, когда мы понимаем, как это сделано и "что внутри". Для лирического стихотворения достаточно и столь же лирического восприятия. Песню, романс можно напеть и "с голоса", но оперу нужно учить по-другому. Поэма Твардовского "За далью даль" воспринимается не так, как лирическое стихотворение, а чтобы ощутить ее всю, нужно не просто отдаться мерному ходу поезда и стиха, но разобраться во всем сложном сплетении мыслей, чувств поэта, остановиться на каждой главе - ведь поэт сам разделил свою поэму на части. Здесь не обойдешься без истории, без чувства времени, здесь нельзя остаться только созерцателем.

Впрочем, Маршак и сам действует по-иному, например, когда разбирает "Сказки Пушкина": тут он, как подлинный критик, анализирует перед читателем отдельные строчки, разбирает ткань стиха по ниточкам, для того чтобы мы лучше поняли красоту и гармоничность и добрый смысл целого.

Когда-то, в детстве, вспоминает Маршак в своей книге "В начале жизни", "мы с братом любили играть в будущее". Игра эта заключалась в том, что "где-то в одной из самых глухих деревушек, затерянных среди просторов нашего двора, рождался на свет мальчик... Он подрастал и отправлялся в первое свое путешествие - в ближайший уездный городок. Там он учился, а затем его ждали бесконечные странствия и приключения. Постепенно на его пути вставали все большие и большие города. В конце концов он попадал в столицу, о которой, по правде сказать, у меня самого было в то время весьма смутное представление.

Судьба моего героя складывалась каждый раз по-иному. Он становился то путешественником, то великим полководцем, то капитаном корабля, то знаменитым дрессировщиком львов, тигров, пантер, мустангов и орангутангов.

Но во всех этих разнообразных вариантах игры было и нечто общее. Преодолевая препятствия, герой выходил из дремучей глуши, из нужды и безвестности на широкую дорогу жизни..." "Я не предполагал, что эта игра была как бы предчувствием моей собственной судьбы", - говорит Маршак через полтораста с лишним страниц и почти шестьдесят лет спустя.

Игра сбылась, сбылись детские мечты, вся жизнь сбылась.

Он был и путешественником, и полководцем, и капитаном корабля и даже мог бы быть укротителем диких зверей, если бы ему захотелось, - ведь поэту доступны все "превращения", он может в книге почувствовать себя кем угодно.

Сбылось главное: он стал мастером своего дела, мастером самого "горячего цеха" - поэзии, он смог стать полезным, нужным, дорогим и своим современникам, людям своей родины, и всему будущему - в лице тех малышей, для которых он работает с такой заботой и с таким увлечением.


При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика