Источник:
Б. Ляпунов. М. Ильин. Государственное
Издательство Детской Литературы Министерства
Просвещения РСФСР, М., 1955. 80 стр.
Б. Ляпунов
Начиная с первых литературных опытов - с подписей к рисункам в журнале "Новый Робинзон", небольших очерков на сравнительно "узкие" темы - и до последней книги, Ильин постоянно искал наиболее действенные формы пропаганды научных знаний. Мы можем найти в его творчестве и художественный и публицистический очерк, и сказку, и биографическую повесть... Но излюбленным для него был живой рассказ-беседа. Не случайно многие свои произведения он называл именно рассказами ("Рассказ о великом плане", "Рассказы о вещах", "Рассказы о том, что тебя окружает" и др.).
Одним из основных требований в научно-художественной литературе является требование живости изложения. "Разговор о науке", "Рассказ о науке" - так называл Ильин свои статьи по вопросам жанра, подчеркивая тем самым необходимость приближения стиля изложения к живой, разговорной речи. Отсюда вытекают и особенности языка научно-художественного произведения, который должен быть простым, доступным и в то же время изобразительно ярким, далеким от сухости, часто присущей научным и даже некоторым научно-популярным трудам. Задача осложняется тем, что, в отличие от повести, романа, рассказа, очерка, где героями являются люди, в таком произведении речь идет о проблемах науки или техники, обычно достаточно сложных. Героями являются творческая мысль, труд, искания и их результат - научно-технические достижения. Не впадая в вульгаризацию, писатель иногда не может обойтись без употребления специфических выражений и терминов. Точность выражения, в котором зачастую даже малейший оттенок мысли становится особенно важным, приобретает большое значение, но в то же время и образность должна присутствовать в произведении о науке. С другой стороны, автор научно-художественной книги более свободен в выборе изобразительных и выразительных средств, чем автор научно-популярной или строго научной книги. Но эта свобода может повредить писателю, если он, увлекшись поисками формальных приемов, забудет о точности изложения научных истин.
У научно-художественной книги, помимо чисто популяризаторской, познавательной функции, есть еще и другая: пользуясь фактами как основой, построить изложение живо и увлекательно, найти прием, благодаря которому написанное просто и понятно приобретет новое качество - художественность.
О чем бы ни говорил Ильин - о посуде или хлебе, воде или зеркале, - он умеет найти меткие сравнения, образы, умеет изложить сухие данные физики или химии так, что они читаются с интересом. Этому подчинен и стиль: короткие абзацы, речь, местами близкая к разговорной, свободная манера повествования, примеры, эпизоды, взятые из жизни, иногда нарочито утрированные, чтобы контрастнее, ярче показать, проиллюстрировать то или иное положение, оригинальные, занимательные заголовки глав и разделов. Но занимательность создается не одними заголовками - она лежит в основе всего повествования. Бывает, что некоторые авторы научно-популярных книг, придумав интригующие заголовки, считают тем самым задачу "оживления" материала выполненной. Не то у Ильина. Ему чужда псевдозанимательность; от выдуманного диалога безликих героев произведение не становится художественным, от частого употребления кавычек изложение не превращается в живой рассказ. С другой стороны, Ильин избегает чрезмерного упрощения, граничащего с вульгаризацией, а такая опасность всегда существует, если тема достаточно сложна и приходится передавать сущность технических понятий, по природе своей трудных для понимания.
"Как автомобиль учился ходить" - заголовок необычный: автомобиль - и вдруг ходит! Необычны и заголовки главок этого рассказа: "Бабушка", "На ногах и на колесах", "Битва конных с паровыми". А между тем в живом рассказе об истории автомобиля такие заголовки вполне уместны. Ильин в каждой главке рассказывает об автомобиле, который превращается из неуклюжей повозки в совершенную машину. Он не боится говорить о своем "герое" как о живом существе: автомобиль "становится на ноги", "произошел он от предка" - старинной паровой тележки. Он говорит о "первых шагах" "героя" и кончает рассказом о том, как тот научился ходить. "Были у него ноги - пропали. Был паровой котел - исчез. Торчали на крыше трубы - теперь их нет. Был он похож сначала на паровоз, потом на извозчичью пролетку, а теперь он похож только на самого себя".
Машины-великаны, способные выполнять работу сотен и тысяч людей ("Рассказ о великом плане"); огромный дом - наша страна, у которого есть и стены и внутренние перегородки из горных хребтов, холодная и теплая половины ("Сегодня и вчера"); хлеб - уголь, один из источников энергии, нужный не для машин, а для людей ("Рассказ о великом плане"); Москва, вдвое приблизившаяся к Сибири благодаря сибирской магистрали ("Рассказ о великом плане"), - такие образные выражения и в тексте и в заголовках автор употребляет часто, Он не боится смелых сравнений, иногда гиперболизированных, но всегда в основе своей реальных. Два Ленинграда и три Урала - может ли это быть? Но ведь нам нужна огромная армия машин, самых разных. Сколько же именно? Столько, сколько производят все машиностроительные заводы Ленинграда. И, выходит, по пятилетнему плану надо создать нам будто бы несколько новых городов или областей. Можно ли сравнить поле с фабрикой? Об этом Ильин писал еще раньше, в книжке "Зеленая фабрика". В "Рассказе о великом плане" он возвращается к "фабрике без стен и без крыши".
На любом заводе есть машины, сырье, энергия - всё необходимое для производства вещей или продуктов. Рабочий управляет водой, светом, энергией, а как же крестьянин? Казалось бы, ни о каком управлении тут речи нет, ибо не водопровод и электростанция, а солнце и погода решают участь урожая. Однако земледелие, рационально поставленное, вооруженное наукой, "заставляет слушаться природу", ослабляет власть стихии. И поля - это мастерские зерновой фабрики, огромной, своеобразной, но фабрики, в которой машины, сырье, энергия дают готовый продукт - зерно.
Стиль произведений Ильина своеобразен. Короткие фразы, разбивка на небольшие абзацы придают всему изложению стремительность, энергичность, живость.
"Загадку о том, почему на севере холодно, а на юге тепло, люди начали разгадывать очень давно.
Странствуя по свету, греческие купцы и мореплаватели заметили, что на севере солнце стоит ниже, чем на юге: в Ливии оно и в зимнее время бывает в полдень чуть ли не над самой головой, а в Скифии и летом поднимается не так уж высоко. Африканская жара владычествует у себя в Африке, а на север, в Скифию, ей вход воспрещен.
Отвесные солнечные лучи жгут травы в ливийской пустыне, а наклонные не могут в Скифии растопить даже снега.
И греки решили: все дело в наклоне солнечных лучей.
Так родилось учение о климате.
"Климат" - это греческое слово, оно значит "наклон" ("Человек и стихия").
"На окраинах городов вырастали одна за другой красные кирпичные трубы. Черный дым котельных все больше заволакивал небо. Тысячи паровых машин попыхивали на заводах белым паром, приводя в ход несчетное число приводных ремней.
С утра до ночи и с ночи до утра мчались ремни вверх-вниз, вверх-вниз, пощелкивая, похлопывая по стальным шкивам.
Казалось, это щелкают сотни бичей, подстегивая и людей и станки.
Живей! Живей! Каждая минута дорога! Время - деньги!". ("Завод-самоход").
Такое построение авторской речи позволяет, легко следить за ходом мысли. Здесь нет лишних слов, однообразных переходов, усыпляющей монотонности фраз. Ильин сравнивал бесстрастные, унылой чередой идущие друг за другом фразы с колесами со стертыми зубцами, которые ничего не зацепляют, ничего не приводят в движение.
Фраза, точно выражая мысль, должна оставить след, возбудить внимание читателя.
Ильин перебивает иногда изложение вопросом, восклицанием. В его книгах, особенно для младших школьников, часто используется этот прием диалогизации, придающий повествованию интонацию разговорной речи.
"Краску на заводе делают разных цветов. Оттого-то и чернила теперь бывают не только черные, но и зеленые, и синие, и фиолетовые.
Ты спросишь, а из чего на заводе краски делают?
Синюю краску делают из черного-пречерного угля.
А зеленую?
Зеленую делают из черного-пречерного угля.
А фиолетовую?
Фиолетовую делают из черного-пречерного угля.
Как же это может быть, чтобы и синюю, и зеленую, и фиолетовую краски делали из одного и того же угля, да притом еще черного?
Тут не обходится без химиков. Химики умеют и не такие еще превращения делать" ("Рассказы о том, что тебя окружает").
"Все знают, как добывают железо, как добывают уголь, как добывают огонь.
Ну, а как добывают время?
Об этом мало кто знает.
А между тем человек научился добывать время уже очень давно..." ("Как человек стал великаном".)
Автор непосредственно обращается к читателю, как к собеседнику, завязывает с ним разговор:
"Когда ты был еще маленьким, ты не раз тайком заглядывал в школьную сумку своего старшего брата.
Ты вытаскивал оттуда букварь и рассматривал картинки.
Но особенно нравился тебе деревянный домик без окон. Дверца у домика была совсем не там, где полагается: не в стене, а на крыше. И открывать эту дверцу тебе всегда стоило большого труда.
Внутри в домике было две комнаты: одна - узкая, длинная, а другая - маленькая и широкая.
В длинной комнате жили приятели - карандаш "Пионер" и голубая ручка с блестящим перышком. А в маленькой комнате жила помощница карандаша - резинка" ("Сумка школьника").
Ильин даже в самих названиях произведений отходил от шаблона ("Машина планеты", "Завод-самоход", "Путешествие в атом", "Человек-великан"). Чересчур трезвых ревнителей науки, лишенных доли воображения, иной раз коробит такая смелость писателя, по поводу чего он как-то остроумно заметил: "Один ученый написал научный труд, где речь идет о сложных понятиях политической экономии. Но вместе с тем деньги у него "чувствуют", "тяготеют" друг к другу. Этот ученый - Карл Маркс. Этот труд - "Капитал". И никто не может упрекнуть Маркса в вульгаризации науки".
Сравнения у Ильина, порою неожиданные, всегда оправданы и остроумны. Вот люди начали изучать погоду, попытались нарисовать ее портрет. Это был очень несовершенный портрет, ибо первые наблюдатели отмечали далеко не все, что характеризует поведение стихии. "Получалось так, будто у художника были все краски, но он воспользовался только двумя, скажем - лазурью и кармином. Он наметил голубой краской глаза, красной - губы и румянец на щеках. Но все остальное на портрет не попало. На портрете было не лицо, а только намек на лицо.
И все-таки даже по такому неполному портрету можно было угадывать лицо погоды, видеть, как меняются ее черты" ("Человек и стихия").
"Электрическую энергию можно, как деньги, разменивать на мелкую монету" ("Завод-самоход").
"Строитель, как хирург, производит над телом планеты операцию за операцией.
В одном месте он строит плотину поперек реки, как будто кровеносный сосуд перетягивает ниткой, и от этого выше по течению река вздувается, делается шире и глубже.
В другом месте строитель соединяет две реки и переливает воду из одной в другую, как будто кровь переливают из сосудов здорового в сосуды больного человека. И река, которой не хватало воды, делается многоводной.
В третьем месте строитель ставит землечерпалки и землесосы, чтобы очистить и углубить дно реки, чтобы помочь реке, которая сама не в силах справиться с отложенными наносами.
И старая река молодеет, как будто ей вернули тысячи пройденных лет" ("Горы и люди").
Вкрапленные в общую нить повествования бытовые картинки, исторические эпизоды также оживляют изложение. Естественно, что чаще всего этот прием встречается в произведениях, посвященных истории вещей, человеческой культуры. Вот Ильин рассказывает о бедном студенте - обитателе Латинского квартала в Париже, который занят переписыванием книг, и перед нами - нарисованная скупыми штрихами миниатюра: мы словно видим этого бедняка-студента, засыпающего за книгой в своей холодной комнате под самой крышей ("Черным по белому").
А вот он описывает осаду крепости - и, как живой, предстает перед нами картина сражения: воины в блестящих шлемах, украшенных конскими хвостами, битва, исход которой предрешен: на стороне осаждающих сильный союзник - голод ("Как человек стал великаном").
Книга о науке должна быть живой, не чуждаться шутки, забавных или трагических случаев, если они подкрепляют мысль, если приходятся "к месту". Ильин рассказывает любопытную историю, связанную с большими часами на Вестминстерской башне в Лондоне ("Который час"), приводит забавный рассказ о "живой библиотечке" римского богача ("Черным по белому"), трагическую историю изобретателя мейссенского фарфора ("Сто тысяч почему"). Он набрасывает портреты ученых за работой: Костычева, Докучаева, Вильямса ("Покорение природы"); английского метеоролога Фицроя, русского моряка адмирала Макарова ("Человек и стихия"); Менделеева ("Путешествие в атом") и других.
Помимо реалистических картинок, Ильин прибегает и к гротесковым, в тех случаях, когда необходимо показать, к чему может привести то или иное положение: что было бы, если бы отсутствовали часы ("Который час"); что произошло бы, если бы управление погодой было во власти конкурирующих фирм в капиталистических странах ("Человек и стихия").
Книгам Ильина часто свойственна форма "активного" изложения материала, когда читатель не пассивно, на веру, воспринимает прочитанное, а участвует в ходе мысли автора, в логическом развитии идеи, в решении проблемы.
Форма логических рассуждений, подводящих читателя к осмысленному, творческому пониманию материала, обоснование, а не догматическое перечисление готовых выводов - главный прием "Рассказа о великом плане". Прием этого характерен для научно-художественной литературы, следующей указанию В.И. Ленина: "Популярный писатель не предполагает не думающего и не желающего думать читателя; наоборот, он в неразвитом читателе предполагает желание узнать больше и помогает ему проделать эту трудную работу, уча идти далее самостоятельно".
Глава "Электрическая страна" в "Рассказе о великом плане" логически подводит к выводу о технико-экономических преимуществах централизации энергетической сети и комплексного использования богатств каждого географического района. Так же логически убедительно доказывается необходимость постройки крупных заводов вместо многих мелких в главе "В поход за металлом!" И все в "Рассказе" в целом - это не только популярное изложение уже готовых положений, а последовательно аргументированный ход мысли, которым шли при составлении плана великих работ.
Возрастные особенности читателя заставляют искать новые литературные приемы и методы изложения материала. Арсенал изобразительных средств, например, в "Рассказах о том, что тебя окружает" по сравнению с "Рассказами о вещах" намного расширен. Все изложение ведется в форме живого разговора. Обращения прямо к читателю ("видишь, ты еще плохо знаком со своими старыми знакомыми"; "посмотри себе под ноги: эту мостовую на улице тоже машины строили"; "ты уже, должно быть, догадался"), вопросы, на которые читатель сам. должен дать ответ (например, семь вопросов о метро в одноименном рассказе) - к таким приемам часто прибегают авторы. Вот как, например, описывают они начало изготовления тетради:
"Простая вещь - тетрадка. А сделать ее не так просто... Да ты, пожалуй, и не знаешь еще, как и из чего тетради делают!
Первой берется за работу пила...
Но при чем тут пила? Разве тетради пилой делают?
Пила берется за работу, чтобы спилить в лесу ёлку...
Но.при чем же тут елка? Разве тетради из елки делают?
То-то и есть, что из елки..."
Раскрывая диалектику жизни, динамику изменения и развития предметов и вещей, М. Ильин и Е. Сегал почти в каждом конкретном разговоре о вещи дают историю ее. Внешне это выглядит как занимательный рассказ-беседа о том или ином предмете, например о чайной чашке и печном горшке, но каждый такой рассказ насыщен серьезным философским содержанием.
Благодаря поэтическому образу философское содержание рассказа становится доступным и ясным для юного читателя. Заканчивая рассказ о чайной чашке и печном горшке, М. Ильин и Е. Сегал пишут: "Как тот гадкий утенок в сказке, который стал лебедем, неказистый печной горшок под руками многих мастеров и ученых превратился в сверкающего белоснежного лебедя - глина превратилась в фарфор" ("Рассказы о том, что тебя окружает").
...Мы слушаем в столярной мастерской разговор топора, пилы, молотка и других инструментов о том, кто нужнее и главнее. Как сказка, звучат рассказы о пшеничном зерне, о ветре-Невидимке, о водяной капельке. Ильин часто обращался к научной сказке, чтобы в любимой детьми форме волшебных приключений рассказать о проблемах науки, о сложных явлениях природы. Разнообразя приемы, он старался довести до читателя картинки окружающего мира - мира природы, науки и техники. Созданная им серия книг, посвященных "вещам" (в широком смысле этого слова), до сих пор остается образцом, как просто и занимательно надо говорить с детьми о сложном и подчас "сухом" материале.
Ильин широко пользуется и научно-фантастическим очерком, показывая будущие проблемы, которые сегодня стоят на повестке дня науки и техники. В научно-художественной книге закономерен этот полет мысли вперед, показ воплощенной мечты. "Фантазия и эмоциональность! - писал Ильин. - Можно ли без них, обращаясь только к рассудку читателя, создавать увлекательные книги о науке!" В книгах Ильина мы находим как составную, органическую часть повествования картины будущего: расцвета атомной энергетики ("Путешествие в атом"), автоматики ("Завод-самоход"), управления погодой ("Человек и стихия"), преобразованной природы страны ("Преобразование планеты").
Живой, образный, красочный язык, показывающий без ложной занимательности и мнимых "красивостей" стиля, точно и в то же время художественно, эмоционально мир науки, характерен для произведений Ильина.