Маршак С. Собрание сочинений в 8 томах.
Т. 8. - М.: Художественная литература, 1972.
Письмо № 197, с. 256-261.
Москва, 23 февраля 1952 г.
Уважаемый тов. Рудин,
Отвечаю на Ваши вопросы1.
Сознательно ли я стремился раскрыть смысл трудно-понимаемых сонетов или такое "комментирование" текста было актом бессознательным, стихийным?
Работая над поэтическим переводом сонетов, я не ставил перед собой тех задач, которые стоят перед комментатором. Но для того, чтобы перевести любую фразу, надо прежде всего ее понять. Нельзя переводить на другой язык то, чего сам не понимаешь. А уж для того, чтобы перевести текст поэтически, надо не только понять его, но - гораздо больше того - надо прочувствовать, пережить, сделать своим. Разумеется, для этого поэт-переводчик должен раскрыть для себя - а заодно и для читателя - смысл каждой фразы. Но раскрыть не рассудочно, как это делает большинство комментаторов, а проникнув в то, что говорят уму и сердцу не только слова, но и мелодия стихотворного текста, и ритм его, и аллитерации - весь комплекс поэтических средств автора.
Трудно объективно проверить степень удачи поэта-переводчика, но некоторые возможности проверки существуют. Сошлись ли в сонете концы с концами при допущении того или иного толкования отдельных труднопонимаемых выражений? Сохранилось ли в сонете единство мысли, чувства, настроения, или сонет распался на отдельные, не связанные между собой ни мыслью, ни чувством, ни мелодией части? Передано ли в переводе основное стремление поэта, его завещание, его воля?
Вот какие примерно вопросы должен задать себе поэт-переводчик, проверяя свою работу.
Почему я заменяю иной раз громоздкие, трудные, сложные и тяжеловесные предложения английского текста фразами легкими, понятными, часто состоящими из 1-2 придаточных предложений?
Прежде всего я не вполне согласен с Вашей формулировкой вопроса.
Да, в сонетах Шекспира есть места трудные и сложные. (Впрочем, некоторую долю трудности и сложности надо отнести за счет архаизмов, устарелых оборотов речи.) Но громоздкости и тяжеловесности я в оригинале не нахожу. Напротив, в сонетах есть та плавность и легкость, которые были унаследованы от итальянского сонета. Ритм, мелодия делают любую длинную и сложную фразу в сонете легко произносимой, согласованной с нашим дыханием. Эта легкость и грация сонетов побуждала многих тяжелодумных исследователей считать их чем-то несерьезным, далеко уступающим в поэтической ценности шекспировским пьесам, - чуть ли не альбомной поэзией.
По существу же Вашего вопроса я должен сказать, что в поэтическом переводе, как и во всякой другой литературной работе, никто не может ставить перед собой задачу сделать изложение как можно более трудным и сложным. Напротив, всякий пишущий стремится к наибольшей ясности, доходчивости того, что выходит из-под его пера.
"Нет трудной науки; трудным бывает изложение", - говорит где-то Герцен2.
Важно только, чтобы эта легкость достигалась за счет силы человека, поднимающего груз, а не за счет уменьшения веса самого груза.
Ясность и простота изложения не должна лишать мысль и чувство их богатства и сложности.
Сам Шекспир умеет доводить до предельной четкости сложные вопросы. "То be or not to be"3 - лучший этому пример.
Да и в сонетах - наряду с известной вычурностью и пышностью некоторых словесных оборотов - Вы найдете много примеров речи скупой и лаконичной.
При этом примите в расчет еще два соображения.
1) Я адресую сонеты читателю XX века, советскому читателю, и мне очень важно, чтобы до него дошел весь внутренний жар, таящийся в оригинале, и то удивительное сочетание глубокой мысли и простодушия, которое заключено во многих строчках Шекспира.
Вспомните вопрос в 8-ом сонете:
Why lov'st thou that which thou receiv'st not gladly?
(Только ребенок мог бы задать взрослому такой вопрос: - Зачем ты слушаешь музыку, если тебе от нее становится грустно?)
Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней и что, конечно, переживет нас, наших детей и внуков.
2) При переводе с английского языка на русский мы неизбежно встречаемся с одним затруднением. Русские слова в большинстве своем длиннее английских. Вы ведь знаете, сколько в английском коротких, односложных слов. Следовательно, при переводе мы должны либо сжимать русскую фразу до переводной бессмыслицы, либо отбирать в оригинальном тексте главное, жертвуя второстепенным. От этого текст перевода может показаться лаконичнее, проще, яснее, чем текст оригинала.
Почему я иной раз смягчаю грубоватость и "натуралистичность" Шекспира?
Pity the world, or else this glutton be
To eat the world's due by the grave and thee.
Первоначально я перевел это место грубее, чем впоследствии:
Жалея этот мир, не пожирай
Ему принадлежащий урожай.
Но потом я решил, что при необходимой в русском переводе экономии места важнее сохранить понятие "by the grave".
Жалея мир, земле не предавай...4
Кроме того, русские слова "обжора", "пожирай" грубее английского "glutton".
В стихах
Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь5, -
я не сохраняю понятия "womb" потому, что по-русски это будет звучать еще натуралистичнее (матка, чрево, недра). Английское слово "womb" встречается чаще и при этом нередко в символическом смысле. Да к тому же "нетронутая новь" соответствует всему контексту - "tillage of thy husbandry".
Я хотел бы ответить на все Ваши замечания и вопросы. Но, по правде сказать, почти невозможно - да и нецелесообразно - говорить об одной детали, об отдельном выражении, не взвешивая всего сонета в целом. Ведь характер и значение каждого слова зависят от стиля всего стихотворения.
Кстати, во многих случаях я грубость подлинника сохранил. Но не забывайте, что мы живем не в XVI веке, не в эпоху Ренессанса, когда циничная откровенность была присуща светской беседе.
В сонете "Мешать соединенью двух сердец"6 я сознательно взял слово "кукла", а не "шут". Здесь важно сказать, что любовь не может быть игрушкой в руках у времени. Все другие свойства, присущие понятию "шут", в данном случае не важны и не нужны и только отвлекли бы внимание читателя от главного. Слово "шут" было обычнее в английском словаре того времени, чем в современном русском словаре.
Как перевести слово "perspective" в 24-ом сонете? Толкования, подсказываемые различными комментаторами, зыбки и ненадежны. А в том случае, когда слово толкуется по-разному и ни одно из толкований не кажется достаточно убедительным и победительным, - вернее всего брать простое, буквальное значение слова. Пусть уж лучше оно останется нераскрытым до конца, чем истолковано неверно. Мне кажется, что сложный, полный поэтической игры, смысл 24-го сонета мой перевод в какой-то степени передает.
Я попытался ответить на все Ваши вопросы, хоть это нелегко было сделать в беглом письме.
Задачу Вы поставили перед собой достаточно сложную, но по Вашему письму видно, что относитесь Вы к ней серьезно и вдумчиво.
Для того, чтобы Вы лучше представили себе характер моей работы над сонетами, я выскажу здесь несколько своих общих мыслей о поэтическом переводе.
Фотографировать или копировать стихи, написанные на другом языке, нельзя и не стоит. Можно создать новые - русские - стихи, сохраняющие мысли, чувства, мелодию оригинала. Только тогда строки поэтического перевода могут войти в русскую поэзию, как вошла "Сосна" Лермонтова (а не "Кедр" Тютчева, хотя и то и другое стихотворение является переводом из Гейне).
Сложность работы над сонетами состоит в том, что стихи Шекспира, кажущиеся поверхностным людям рассуждениями или словесными узорами, на самом деле полны страсти - то нежности, то скорби, то гнева. Поэт как бы умышленно усложняет свою задачу, вводя различного рода "прозаизмы" (сравнение любви с чувством голода и жажды, применение слов из аптечного, кулинарного, юридического и прочего обихода. Вспомните о "пряностях приправы", о "закладах", "должниках", "поручителях" и т. д.).
Мне думается, что эти прозаизмы, которые поэт вводит в стихи для того, чтобы их победно преодолеть, свидетельствуют только о силе поэта.
В сонетах много самой причудливой игры слов и понятий, но это не мешает их подлинной и глубокой серьезности.
Только Пушкин умел так сочетать шутливость с глубиной, значительность мысли и чувства с игрой слова.
А какая цельность в каждом сонете! Любой из них - как бы одна развернутая музыкальная фраза, состоящая из разнообразных частей - величавых, грустных, стремительных, медленных, трагических и скорбных, иронических и полных горечи.
Хорошо написать о сонетах (и о переводах) можно только в том случае, если хорошо их прочтешь.
Вот несколько мыслей, высказанных, к сожалению, за недостатком времени, вскользь.
Может быть, кое-что из сказанного мною Вам пригодится.
Желаю Вам успеха в работе
С. Маршак
______________
Печатается по машинописной копии.
1. В письме от 20 февраля 1952 года В.С. Рудин (Вильнюс), студент филологического факультета университета, работавший над дипломной работой "Сонеты Шекспира в переводе С. Маршака", задал поэту ряд вопросов об его методах перевода. ↑
2. В пятой части "Былого и дум" А.И. Герцен писал: "Трудных наук нет, есть только трудные изложения" (А.И. Герцен, Собрание сочинений в 9 томах, Гослитиздат, т. 5, М. 1955, стр. 430). ↑
3. Быть или не быть (англ.) - начало знаменитого монолога Гамлета из первой сцены третьего акта одноименной трагедии В. Шекспира. ↑
4. Заключительные строки 1-го сонета В. Шекспира. ↑
5. Из 3-го сонета В. Шекспира. ↑