Источник:
"Вести", Тель-Авив, 28 августа 2008 года.
Стив Левин
Уже много раз задавался вопрос: можно ли научить понимать и любить стихи? Ирина Калинковицкая, автор вышедшего в Иерусалиме сборника статей о поэзии, полагает, что "научить понимать и любить стихи - занятие неблагодарное и заведомо обреченное... существует разный уровень понимания и восприятия поэзии, зависящий от многих субъективных и объективных факторов. Назову лишь некоторые из них: общий уровень культуры, культуры чтения вообще и чтения стихов в частности, культура выражения и восприятия чувств, уровень интеллекта и образованности, наблюдательность. А иногда восприятие того или иного стихотворения зависит просто от настроения, погоды или... ни от чего".
И все-таки "есть что-то общее в психологии восприятия стихов: этому процессу всегда предшествует открытие" - с помощью стихов читатель совершает свое собственное открытие мира, то, о котором писал С. Маршак:
Все в мире было бы мертво -
Как будто мира самого
Совсем и не бывало, -
Когда б живое существо
Его не открывало.
Значит, научить понимать стихи (разумеется, того, чья душа открыта к ним) - задача все-таки не безнадежная.
Но часто бывает, что скрупулезный анализ стиха - попытка "поверить алгеброй гармонию" - отвращает читателя от поэзии. Возникает вопрос - нужен ли вообще анализ поэтического слова?
Смотря, как это делается. Корней Чуковский в статье о Блоке, написанной в 20-е годы прошлого века, резко протестовал против наукообразных книг, в которых поэзия Блока рассматривалась только как результат разнородных влияний различных литературных школ, течений и других творческих манер: "Отношение к стихам исключительно как к материалу убило бы эти стихи. Ибо Блок, как всякий поэт, есть явление единственное, с душой непохожей ни на чью, и если мы хотим понять его душу, мы должны следить не за тем, чем он случайно похож на других, а лишь за тем, чем он ни на кого не похож". Сознательно идя на это преувеличение "особости" поэта, который, конечно, не может существовать "лишь вне течений, направлений, влияний, отражений, традиций, школ", но несводим лишь к ним, Чуковский реабилитировал такое, по его словам, "наивное, всеми забытое, конфузное, скомпрометированное имя: душа". Но ведь без души нет поэта. "Знаю, - пишет Чуковский, - что если бы, например, у Байрона не было вовсе души, это было бы гораздо удобнее для бесчисленных доцентов всего мира, пишущих о нем диссертации. Но есть же у поэта душа, которая живет лишь однажды - религиозной, торжественной жизнью - для себя, а не для заполнения готовой графы..."
Похоже, Ирина Калинковицкая, идя по стопам старого критика, тоже ищет эту живую душу поэта, вернее, двух поэтов - Пушкина и Маршака, которым посвящена эта книга. Принимая во внимание, что Маршак был поэтом своего времени - XX века и отличие его творческой индивидуальности от мощного всеобъемлющего гения Пушкина, она видит общее между двумя поэтами в их "светоносности", пронизанности поэтическим светом.
Преодолевая инерцию читательского восприятия, исследователь ведет нас вглудь поэтической строки, обращая внимание на малейшие оттенки смысла, переклички и перезвоны, выраженные внутренними рифмами, аллитерациями, ассонансами и консонансами. И все это для того, чтобы понять, "что внутри" произведения, раскрыть его сокровенный смысл. При этом она, по собственному признанию, следует наставлению С.Я. Маршака: "Для того, чтобы понять, "что внутри", как выражаются дети, нет никакой необходимости нарушать цельность художественного произведения. Надо только поглубже вглядеться в него, не давая волю рукам. Чем пристальнее будет ваш взгляд, тем вернее уловите вы и смысл, и поэтическую прелесть стихов".
Этот принцип целостного анализа стиха с выявлением чуда его как бы нового узнавания последовательно проводится в обеих частях книги.
Первая часть посвящена Пушкину. Предпринимается попытка как бы заново прочитать стихи, ставшие хрестоматийными: "19 октября", "Зимний вечер", "Зимняя дорога", "Бесы", "Элегия", "Я помню чудное мгновенье", "Песнь о вещем Олеге" и другие.
Стихи эти, поставленные в контекст времени, биографии поэта, его дружеских и творческих связей и рассмотренные в интертекстовых перекличках с другими произведениями Пушкина, засверкали новым светом и открыли новый и неожиданный смысл не только благодаря тонкому и умному анализу (исследователь как погружает нас в микромир конкретного стиха, его звукопись и ритмические повороты, так и поднимает до осознания громадности макромира пушкинского пространства и времени), но и благодаря особому подходу к текстам поэта, в которых открываются неразгаданные загадки и таинственный смысл. Эти загадки волнуют наше воображение с детства (как в рассказе Фазиля Искандера "Чик и Пушкин" и в воспоминаниях самого автора книги о своем киевском детстве), поражают воображение, дают пищу для размышлений в зрелом возрасте. Речь идет, в частности, о стихотворении "Песнь о вещем Олеге", в котором, по мнению И. Калинковицкой, переплелись история, предание и думы поэта о себе и собственной судьбе. Перечитывая с читателем это стихотворение (тексты в книге, заметим, даются полностью, да еще и с повторением значимых фрагментов), автор задает вопросы, ответы на которые найти непросто. Они активизируют внимание читателей, приучают их видеть, что "стихи - это цепь случайных неслучайностей", и искать "зашифрованные" слова, знаки, скрытый смысл". "Но каждый ответ, - предупреждает исследователь, - порождает новые вопросы, каждая "отгадка" подбрасывает новые загадки. К счастью, так было и так будет всегда..."
Точно так же богат наблюдениями и открытиями и "маршаковский" раздел книги. И здесь И. Калинковицкая погружает нас в процесс познания неповторимой поэзии С.Я. Маршака, отразившей движение времени и судьбу поэта, предлагает свои разгадки его поэтического шифра, обращает внимание на контекстуальные переклички Маршака с поэтами его времени - от Пастернака до Бродского.
Своеобразие поэзии Маршака и ее отличие от великого предшественника, по мнению И. Калинковицкой, заключается в том, что "Маршак устремлен вглубь, с его желанием, с одной стороны, "понять, что внутри", а с другой - попытаться скрыть, спрятать при помощи потайного фонаря самое любимое, важное, болезненное".
Это свойство поэта-интроверта, как можно было бы его назвать, хорошо видно в рассматриваемых в книге стихотворениях Маршака на "вечные" темы - любви, смерти, смысла бытия - и в стихах автобиографического плана.
Книга издана в Иерусалиме, и это, как нам кажется, не простое указание на место издания. Отсюда, из Иерусалима, и Пушкин, и Маршак видятся несколько иначе, чем с той земли, на которой они творили…