Л. Кудрявцева. Собеседники поэзии и сказки.
М., ОАО "Московские учебники", 2008. С. 36-39.

Л. Кудрявцева

Отрывок из главы

Русская книжка-картинка

Чарушин соединил в себе писателя, художника, мастера своебразной книжки-картинки. Авторская книга позволяла ему по-своему осуществлять связь повествования с иллюстрациями. Чарушин, как известно, был выдающимся анималистом, до сих пор, пожалуй, оставшимся в детской книге непревзойдённым.

"Я приучался с детства понимать животное - понимать его движение и мимику", - говорил Чарушин. (Сравните с лебедевским высказыванием: "Художник должен знать повадку животного, его движущийся облик".) Писать и рисовать Евгений Иванович начал, по его признанию, переполненный до краёв впечатлениями детства. А в детстве всё благоприятствовало развитию в нём уникальных способностей.

Дом был полон цветов, растений, животных и птиц. Их любила мать. Они вместе лечили подранков. Трёхногий беспородный пёс Бобка был ему другом. Жили Чарушины в уютной тихой Вятке; будущий анималист запомнит, что на базарах было много дичи и живых подстрелков. (А его друг, будущий сказочник Юрий Васнецов, тоже вятич, на всю жизнь запомнит другое - дымковскую игрушку и расписные дуги.)

Маленький Женя любил рисовать, примостившись подле отца, склонившегося над очередным архитектурным проектом. Дома Ивана Аполлоновича Чарушина в стиле модерн и сейчас заметны в Вятке-Кирове. Мальчик рисовал зверей и индейцев. Видя устойчивость пристрастий сына, отец дарил ему в дни рождения книги Брэма и Сетона-Томпсона. Женя любил читать, забравшись на высокое дерево возле дома.

Впечатления от природы складывались не только от прочитанных книг. Вместе с отцом он часто ездил по губернии.

"Ездили мы и днём, и ночью, лесами и лугами, в пургу и осеннюю погоду. И волки за нами гнались, и выезжали мы на токовище тетеревов, и глухарей вспугивали с вершин сосен... И восход солнца, и утренние туманы, и как лес просыпается, как птицы запевают, как колёса хрустят по белому мху, как полозья свистят на морозе - всё это я с детства полюбил и пережил".

А когда, окончив Академию художеств в Ленинграде, Чарушин навсегда поселился в этом удивительном городе, он создал у себя в доме микромир, похожий на тот, что окружал его в детстве. Тут было уютно всем. Хватало места и кошкам, и собакам, и лисятам, и даже волчатам, приносимым из зоопарка, и множеству птиц, обитавших в вольере. Своеобразные жители чарушинской квартиры становились героями рассказов и рисунков для малышей.

Чарушин-писатель и Чарушин-художник, споря и сомневаясь, искали облик книги, неразрывную связь между словом и изображением, рисунком и текстом. В этой связи главным становился глагол. "Глагольные" действия в рисунках и коротких текстах развертываются в определённых ритмах, не мешая друг другу, а только помогая усиливать впечатление, "увидеть", особенно в книжках для самых маленьких с незатейливыми, полными очарования рассказиками и картинками, например, про котёнка Тюпу "Тюпа, Томка и сорока".

Вот сколько всего успевает крошечный Тюпа в нескольких строках текста: схвачу, словлю, поймаю, поиграю; он ползёт, прячется, тюпает-тюпает. По одним глаголам нетрудно представить шалунишку-котёнка. Интонация каждой фразы непосредственная, с нежным удивлением пред Тюпиными проделками. На всю "глагольную" страничку не больше одного-двух рисунков. Выбирается самое характерное, самое выразительное движение котёнка и показывается крупно. Это тоже "глагольные" рисунки, наполненные движением, ритмом. Художник откровенно любуется крошечным зверьком, его пушистостью (известно: Чарушин как никто умел передать фактуру шерсти зверя), радуется ловкости и непосредственности. Позы котёнка, его глаза полны разнообразных чувств, опоэтизированы и очень точны.

"Моя задача, - говорил художник, - дать ребёнку предельно цельный художественный образ зверя... Обогатить художественное восприятие ребёнка, открыть ему новые живописные ощущения мира". В результате рождались совершенные произведения искусства, а образы представали как совершенные творения природы, будь это простенький котёнок или царственный барс.

Звериные малыши удавались Чарушину больше всего. Он умел передать очарование детства любого зверя.

Но Чарушин не забывал, что рисует для книги. И стремился, как сам говорил, "найти форму изображения для какой-нибудь книги с тем, чтобы получился композиционный цельно-художественный организм". Он признавался, что, прежде чем вырастает книга, им проводится большая подготовительная работа. Художник учился строить книгу так, чтобы она была такой же динамичной, как сами тексты и отдельные рисунки. Чарушин следил, чтобы текст никогда не подавлял рисунки в его авторских книжках-картинках. Но в зависимости от ритма повествования, от смысла, заключённого в рисунках, он уступал больше места то одному, то другому, чтобы не снижать внимания ребёнка. Очень хорошо это видно в той же книге "Тюпа, Томка и сорока" 1963 года издания. Книжка буквально полна движения. Пушистая неуклюжая фигурка Тюпы словно движется по страницам книги. Вот он скачет, балуется, потом успокаивается рядом с мамой, и это тоже передышка для слушателя-зрителя, но вот котёнок снова в прыжке перебирается на другой разворот, а здесь птицы поют на ветке - и это расширяет впечатление, оно делается объёмнее.

Иллюстрации то располагаются во всю страницу, то занимают её нижнюю часть, то перебираются вверх. Приёмы связаны с ритмом всей книги и с характерами героев. Ибо даже макетом, построением книги Чарушин помогает ребёнку постигать художественную правду жизни. Этого же он добивался цветовой гармонией: сохраняя реальную окраску зверей и птиц, умел выдерживать общий благородный колорит.

Анималистическая книжка-картинка Чарушина особого рода - она окрашена поэтичностью, лирическим чувством. Художник не очеловечивал зверей, они просто были для него существами одушевлёнными, такими он их понимал и любил.

Долгое время Евгения Ивановича Чарушина считали чистейшим анималистом, без каких-либо признаков сказочности. Но когда пришло время, он сумел нарисовать сказки.

На рисунках резвились чарушинские зайчата, одетые на этот раз в цветные юбочки, петух несся, запряжённый в коляску с курочками и цыплятами, красавец-кот с ягдташем и ружьём отправлялся на охоту, серебрилась его пушистая шерсть, а волк кровожадно подглядывал за маленькими козлятами, резвящимися вокруг нарядной мамы-козы. Некоторые рисунки вошли в книгу "Шутки", сочинённую им вместе с двоюродной сестрой поэтессой Е. Шуйской и изданную Детгизом в 1946 году.

Об этом я узнала, когда мне понадобился Чарушин-сказочник для книжки "Что за чудо - эти звери!". Мне хотелось рассказать детям, как у Чарушина-анималиста получаются сказочные зверушки и чем они отличаются от нарисованных Мавриной и Васнецовым и от его собственных природных зверей. Мне нужно было подобрать рисунки, ещё не изданные, и я поехала в Ленинград к Никите Евгеньевичу, свято хранившему наследие отца. Оказалось, что в годы войны, находясь с семьёй в своей родной Вятке, Кирове, полуголодный нездоровый художник в условиях, вовсе не подходящих для творчества, рисовал сказочных зверей литографическим способом, тиражируя рисунки на плохонькой бумаге, а то и на обороте серенького табель-календаря, чтобы дарить их обездоленным детям.

И первое, что я увидела, - был сказочный кот. Он стоял на задних папах, в передних держал ружьё, через плечо был перекинут ягдташ. На охоту собрался. Серебрился пушистый мех, мастерски нарисованный художником. Нашлись и другие рисунки - с пляшущими зайцами, со зверьём в мчащейся коляске. Потом в "Малыше" сделают маленькую книжку-картинку из этих работ, впервые увидевших свет в книжке "Что за чудо - эти звери!".

Чрезвычайно интересно следить, как художник-анималист превращает натурального зверя в сказочного, сохраняя при этом его повадку, которая была так хорошо знакома Чарушину. (Не только детские впечатления, зарисовки в зоопарке, но, может быть, прежде всего охота выработала в Чарушине поразительную наблюдательность.)

Казалось, по-сказочному смешон глупый медведь, нападающий на теремок. Но грозный вид с поднятыми лапами - это тоже медвежья "повадка". Однажды Евгений Иванович наблюдал на охоте, как бурый медведь ловил рыбу. Ловил лапами, садился на рыбу в бурном речном потоке, не подозревая, что вода её уносит. Когда же обнаруживал пропажу, страшно ревел от обиды. Комическую сценку Чарушин описал в одном из своих чудесных рассказов "Медведь-рыбак" и, возможно, вспомнил этого медведя, рисуя сказку "Теремок", так выразительно здесь подан медвежий характер. Звери Чарушина оставались "настоящими", даже когда вели себя по-сказочному. В то же время всё было подчинено принципу книжки-картинки с минимальным количеством текста.