Художник В. Конашевич делает книгу.
С. Маршак. Вот какой рассеянный.
"Советский художник". М., 1982. Стр. 24-26.

Ю. Герчук

"Человеки рассеянные" и критики
(С. Маршак. "Вот какой рассеянный.")

Долгая жизнь человека Рассеянного в многочисленных изданиях книжки, его сложная судьба и неожиданные метаморфозы его облика в рисунках разных художников отразились и в критике. Оценки тех или иных иллюстраций к "Рассеянному" бывали порой очень решительными, и они существенно менялись со временем. Критики охотно сопоставляли различные интерпретации этого образа, выдвигали одни решения в противовес другим. Несколько отрывков из статей и книг разных лет позволяют увидеть эволюцию Рассеянного глазами проходящего времени.

1933

Рисунки рецензируемой книжки не принадлежат к лучшим работам Конашевича.В ней он игнорирует вкусы и требования маленького читателя.

В ней он игнорирует вкусы и требования маленького читателя.

Метод подкрашивания линейного рисунка делает книгу неактивной в цветном отношении. Очень чувствуется стандартность манеры художника - дряблый штрих определяет в основном лицо иллюстраций. Им художник передает все - вплоть до фактуры предметов. При всей формалистической ограниченности рисунков они к тому же далеко не лаконичны. Художник часто уделяет большое внимание второстепенным деталям.

Но рисунки имеют и ряд достоинств. Они выразительны. Персонажи показаны в действии, иногда остро характеризованы. Художнику нельзя отказать в изобразительности ("вокзай" и "трамвая", дом на Бассейной и др.). Но гротескная заостренность и выразительность часто занимательных рисунков очень страдают от подчинения самодовлеющей изобразительной манере.

По нашим наблюдениям, достоинства этих рисунков оцениваются главным образом взрослыми. У детей, очень весело реагирующих на текст С. Маршака, они не имеют никакого успеха, кажутся скучными.

А.Девишев - в статье:
Н. Шер. Источник здорового смеха.
Оценка оформления А. Девишева.
Детская и юношеская литература,
1933, № 10, с. 14.

1935

Старая, давно заслужившая широкую известность книжка Маршака "Вот какой рассеянный" вышла в шестом издании с новыми рисунками (точнее автолитографиями) В.В. Лебедева <...> Книжку о Рассеянном нельзя признать особенно удачной.

<...>Неполное соответствие литературному образу данного в иллюстрациях типа рассеянного бросается в глаза. Этот тип представляет некую помесь Чзрли Чаплина с пошлым зощенковским бухгалтером. Рассеянность его конкретно не мотивирована. Нелепость положений, создаваемых рассеянностью героя, подменена крайней небрежностью и неряшливостью костюма, бессмысленностью, дикостью жестов. Несмотря на острую гротескность, здесь явно ослаблена выразительность литературного образа Рассеянного.

<...> С точки зрения увязанности иллюстрации с текстом преимущество принадлежит прежним рисункам Конашевича, несмотря на всю их "недетскую" сложность и ироничность. Образ там ясно мотивирован: погруженный в размышления интеллигент с бородкой и в очках, с невозмутимо-неподвижным видом проделывающий свои рассеянные действия...

Чегодаев А. Рецензия на книгу:
Маршак С. Вот какой рассеянный...
Рис. В. Лебедева, 6-е изд.
Л., Детгиз, 1934
Детская литература, 1935,
№ 4, с. 31-32.

1963

Конашевич выбирал те произведения для детей, которые отвечали его собственной любви к вымыслу, его сюжетной и декоративной изобретательности, его колориту и артистически-изощренному графическому мастерству, позволяющему, как из рога изобилия, сыпать на страницу мелкие, средние и крупные изображения, одно интереснее другого. В историю советской детской книги как "классика" вошли его иллюстрации 1930 года к книге Маршака "Вот какой рассеянный". Художник иллюстрировал почти каждые две строчки стихотворения. Он знал, что маленький ребенок, которому читают книгу, каждую минуту требует: "Покажи!" Дети заливались смехом, глядя на каждую страницу. К одной-двум литературным деталям Маршака Конашевич добавлял пять-шесть совершенно смехотворных изобразительных деталей. Он все время будил воображение, наблюдательность ребенка, вызывал его на соревнование в выдумке все новых и все более неожиданных веселых подробностей жизни Рассеянного.

Ганкина Э. Русские художники детской книги.
М., Советский художник, 1963, с. 80.

1968

<...> Очень симпатичен здесь (в иллюстрациях А. Каневского. - Ю.Г.) весь облик Рассеянного. Он вовсе не обладал этим качеством в рисунках Конашевича 1953 года, а сутулый старикашка первых его вариантов 1930 и 1939 годов был даже чем-то просто неприятен...

Следующие издания книжки вышли опять с рисунками Конашевича. В этом варианте иллюстраций (впервые изданном в 1953 году) форма рисунков строже, чем у Каневского, есть отдельные большие удачи (например, рисунок на обложке), но нет той большой человеческой теплоты, нет того ощущения радости жизни, какими наполнена эта книжка у Каневского.

Девишев A.
A.M. Каневский.
Искусство книги, вып. 5.
М., 1968, с. 210.

1969

Ради выдумки художник мог многим поступиться, но и многое присочинить. В его книжках участвовали не одни поименованные писателем персонажи, но все придуманное уже самим художником окружение. Его "Человек Рассеянный" не индивидуальный характер, как в позднейшей интерпретации А. Каневского или самого же В. Конашевича (в изданиях 40-х годов). Рассеянный в его иллюстрациях 1929 года - это один из обитателей "рассеянного царства", где все наоборот. Где шляпы валяются на полу, а валенки на столе, где сапог взгромоздился на стул, а свечка оказалась на полу, где суповая ложка висит на вешалке, где картина повисла вверх ногами, где палка для прогулок прибита под потолком и можно усомниться, не болтается ли она вообще в воздухе, ибо стену надо еще вообразить в чистой плоскости бумаги. Все двери этого дома распахнуты настежь, будто кто-то протопал по его комнатам и нарочно перепутал, сдвинул привычный порядок вещей. Это мог сделать и Рассеянный, сделать и улечься на кровать, тоже наоборот, ногами на подушку. Нелепую его фигуру нелегко разыскать в этом громоздящемся хаосе.

Это не тот бунт вещей, что рисовали обычно в "Мойдодыре" или "Федорином горе" Чуковского. Вещи не одушевлены и не торопятся покинуть своего владельца. Действие построено как явный гротеск. Здесь все как будто правдоподобно, форма каждого предмета очень конкретна, но если все водворить на свои места, все тут же рассыплется. Однако алогизм гротеска здесь только жанровая форма, она не разрушает, а по-своему укрепляет действительное представление о мире, только власть реального доказывается от противного, как в "лепых нелепицах", детских перевертышах.

Молок Ю. Владимир Михайлович Конашевич.
Л., Художник РСФСР, 1969, с. 94.