С. Маршак

Воспитание словом

О сказках

Заметки о сказках Пушкина

У каждого возраста свой Пушкин. Для маленьких читателей - это сказки. Для десятилетних - "Руслан". В двенадцать - тринадцать лет нам открываются пушкинская проза, "Полтава", "Медный всадник". В юношеские годы - "Онегин" и лирика.

А потом - и стихи, и проза, и лирика, и поэмы, и драматические произведения, и эпиграммы, и статьи, и дневники, и письма... И это уже навсегда!

С Пушкиным мы не расстаемся до старости, до конца жизни. Только в зрелом возрасте мы постигаем удивительное сочетание простоты и сложности, прозрачности и глубины в пушкинских стихах и прозе.

Имя Пушкина, черты его лица входят в наше сознание в самом раннем детстве, а первые услышанные или прочитанные нами стихи его мы принимаем, как подарок, всю ценность которого узнаешь только с годами.

Помню, лет шестьдесят тому назад замечательный русский композитор Анатолий Константинович Лядов, которого я встретил под Новый год у критика В.В. Стасова, спросил меня:

- Любите ли вы Пушкина?

Мне было в то время лет четырнадцать, и я ответил ему так, как ответило бы тогда большинство подростков, имеющих пристрастие к стихам:

- Я больше люблю Лермонтова!

Лядов наклонился ко мне и сказал убедительно и ласково:

- Милый, любите Пушкина!

Это отнюдь не значило: "Перестаньте любить Лермонтова".

Лермонтов рано овладевает нашим воображением и навсегда удерживает в душе у нас свое особенное место. Но постичь величавую простоту пушкинского стиля не так-то просто. Разумеется, рано или поздно Пушкин открылся бы мне во всей своей глубине и блеске и без отеческого наставления А.К. Лядова. И все же я до сих пор благодарен ему за доброе напутствие и полагаю, что дети нашего времени будут не менее благодарны своим педагогам и родителям за столь же своевременный совет:

- Милые, любите Пушкина!

В каком возрасте становятся понятны детям пушкинские стихи?

Трудно определить с математической точностью границы читательских возрастов. Но пусть эти сказки будут в каждой нашей семье наготове, пусть ждут они того времени, когда ребенок начнет понимать их смысл или хотя бы любить их звучание.

Ведь не только страницы книг, но и самые простые явления жизни дети начинают понимать не сразу и не целиком.

Как известно, далеко не все современники поэта оценили его сказки по достоинству. Были люди, которые жалели, что Пушкин спускается с высот своих поэм в область простонародной сказки1.

А между тем в "Царе Салтане", в "Мертвой царевне" и в "Золотом петушке" Пушкин - тот же, что и в поэмах. Каждая строчка сказок хранит частицу души поэта, как и его лирические стихи. Слова в них так же скупы, чувства столь же щедры. Но, пожалуй, в сказках художественные средства, которыми пользуется поэт, еще лаконичнее и строже, чем в "Онегине", "Полтаве" и в лирических стихах.

Зимний пейзаж, являющийся иной раз у Пушкина сюжетом целого стихотворения ("Мороз и солнце; день чудесный!" или "Зима. Что делать нам в деревне?"), дается в сказке всего двумя-тремя строчками:

          ...вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля2.

Так же немногословно передает поэт в сказках чувства, душевные движения своих действующих лиц:

Вот в сочельник в самый в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла3.

Одна пушкинская строчка: "Тяжелешенько вздохнула" - говорит больше, чем могли бы сказать целые страницы прозы или стихов.

Так печально и ласково звучит это слово "тяжелешенько", будто его произнес не автор сказки, а кто-то свой, близкий, может быть, мамка или нянька молодой царицы.

Да и в самом этом стихе, который, при всей своей легкости, выдерживает такое длинное, многосложное слово, и в следующей строчке - "Восхищенья не снесла" - как бы слышится последний вздох умирающей.

Только в подлинно народной песне встречается порою такое же скромное, сдержанное и глубокое выражение человеческих чувств и переживаний.

Слушая сказки Пушкина, мы с малых лет учимся ценить чистое, простое, чуждое преувеличения и напыщенности слово.

Просто и прочно строится в "Царе Салтане", и в "Сказке о рыбаке и рыбке", и в "Золотом петушке" фраза. В ней нет никаких украшений, очень мало подробностей.

Вспомните описания моря в лирических стихах или в "Евгении Онегине".

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!

И сравните эти строки с изображением моря в "Царе Салтане":

Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.

Здесь очень мало слов - все наперечет. Но какими огромными кажутся нам из-за отсутствия подробностей и небо и море, занимающие в стихах по целой строчке.

И как не случайно то, что небо помещено в верхней строчке, а море - в нижней!

В этом пейзаже, нарисованном несколькими чертами, нет берегов, и море с одинокой бочкой кажется нам безбрежным и пустынным.

Правда, в том же "Салтане" есть и более подробное изображение морских волн, но и оно лаконично до предела:

В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря...

Пушкин и всегда был скуп на прилагательные. А в сказках особенно. Вы найдете у него целые строфы без единого прилагательного. Предложения составлены только из существительных и глаголов. Это придает особую действенность стиху.

Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
"Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?" - молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.

Сколько силы и энергии в этих шести строчках, в этой цепи глаголов "поднялся", "уперся", "понатужился", "молвил", "вышиб" и "вышел"!

Радость действия, борьбы - вот что внушают читателю-ребенку эти шесть строк. И завершаются они победой: вышиб и вышел.

И в поэмах пушкинских вы найдете такую же цепь глаголов, придающую действию стремительность, - в изображении Полтавской битвы или в описании боевого коня:

...Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могучим седоком4.

Сказки не были предназначены для детей. Но как соответствует их словесный строй требованиям читателя-ребенка, не останавливающегося на описаниях и подробностях и жадно воспринимающего в рассказе действие.

Как легко запоминается детьми это чудесное шестистишие из "Салтана" ("Сын на ножки поднялся"), похожее на "считалку" в детской игре. Оно и кончается, как считалка, словами: "вышел вон".

И вся сказка запоминается без труда не только потому, что написана легким и энергическим стихом, но и потому, что состоит из отдельных внутренне и внешне законченных частей.

В сущности, и те две строчки, в которых изображены небо, море и плывущая бочка, тоже представляют собою вполне законченную картину, так же как и строфы, в которых появляются из пены морской тридцать три богатыря или изображается ручная белка в хрустальном домике:

Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет
Да орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра - чистый изумруд;
Слуги белку стерегут...

Все эти законченные части сказки представляют собою как бы звенья одной цепи, отдельные звезды, из которых состоит созвездие - сказка.

Но для того, чтобы получилось такое созвездие, каждая его составная часть должна быть звездой, должна светиться поэтическим блеском. В сказках Пушкина нет "мостов", то есть служебных строк, задача которых сводится к тому, чтобы пересказывать по обязанности сюжет, двигать действие. Ни в одной строчке поэту не изменяет вдохновение.

Пушкинский стих всегда работает и умеет передавать ритм движения, борьбы, труда.

Вот как на глазах у читателей мастерит себе лук и стрелу юный князь Гвидон:

Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.

Эти простые и скромные строчки из сказки поражают своей законченностью, сжатостью, эпиграмматической остротой и точностью. Недаром они перекликаются с известной пушкинской эпиграммой:

О чем, прозаик, ты хлопочешь?
Давай мне мысль, какую хочешь:
Ее с конца я завострю,
Летучей рифмой оперю,
Взложу на тетиву тугую,
Послушный лук согну в дугу,
А там пошлю наудалую,
И горе нашему врагу!5

Пожалуй, ни один из поэтов так не чувствовал вдохновения борьбы, "упоения в бою", как Пушкин. Во всей мировой поэзии вы вряд ли найдете строки, равные по силе изображению Полтавского боя:

...Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
"За дело, с богом!" Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза...

Эти стихи, прочитанные в ранней юности, навсегда остаются в памяти. Лишь какое-нибудь грозное и величественное явление природы сравнится по силе и свежести впечатления с тем могучим разрядом поэтической энергии, который мы ощущаем в изображении Полтавской битвы.

Только на вершине вдохновения могли сложиться строки:

И он промчался пред полками,
Могущ и радостен, как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова -
В пременах жребия земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны...

Но Пушкин трезво владеет своим вдохновением. Вслед за этими патетическими стихами, в которых звучат торжественные архаизмы - "сии", "премены", - идут простые, скупые строки:

И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин...

Эти строки придают стихам какую-то суровую, деловою энергию сжатой исторической хроники. Быть может, мы гораздо меньше поверили бы в реальность всей сцены, изображающей объезд войск, если бы вместо строгого ряда прославленных имен нашли в ней поэтическое описание всадников и коней.

Поэт знает, что стремительность эпизода не допускает лишних деталей. И только ритм стихов напоминает читателю о том, что спутники Петра -

И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин -

скачут верхом.

В сказках Пушкин еще реже пользуется поэтическими фигурами, чем в поэмах. Он создает живой, зримый образ, почти не прибегая к изысканным сравнениям и метафорам. Один и тот же стихотворный размер передает у него и полет шмеля или комара, и пушечную пальбу, и раскаты грома.

Такие стихи требуют от читателя гораздо больше пристального, сосредоточенного внимания, чем многозвонные, бьющие на эффект произведения стихотворцев-декламаторов.

Воспитывать это чуткое внимание надо с малых лет.

Дети почувствуют прелесть пушкинских сказок и в том случае, если будут читать их сами. Но еще больше оценят они стихи, если услышат их в хорошем чтении. Не декламация нужна, а четкое, толковое, верное ритму чтение. И прежде всего нужно, чтобы взрослый человек, читающий детям сказки, сам чувствовал прелесть русского слова и пушкинского стиха.

Пусть обратит он внимание на то, какими простыми средствами достигает поэт предельной изобразительности, как много значат в его стихах не только каждое слово, но и каждый звук, каждая гласная и согласная.

Когда Гвидон превращается в комара, про него говорится в стихах так:

Полетел и запищал...

Или:

А комар-то злится, злится...

А когда он же превращается в шмеля, про него сказано:

Полетел и зажужжал...

И дальше:

Он над ней жужжит, кружится...

Я не думаю, что мы должны объяснять ребенку, какое значение имеют в этих стихах звуки "з" и "ж", характеризующие полет комара и шмеля. Пусть дети чувствуют звуковую окраску стихов, не занимаясь анализом. Но мы-то сами, прежде чем прочесть стихи детям, должны хорошо услышать все эти "з", "ж", длинное, высокое "и" - в слове "злится" и низкое, гулкое "у" - в словах "кружится" и "жужжит".

Нельзя по-настоящему оценить сказки Пушкина, не заметив, как разнообразно звучит у него, в зависимости от содержания стихов, один и тот же стихотворный размер.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят6.

Сколько в этом размере бодрости, стремительности, свободы.

А вот тот же стих в других обстоятельствах.

Царь Дадон (из "Золотого петушка") не получает вестей с войны от своих сыновей и ведет войско в горы им на помощь. Вот что он видит в горах:

Перед ним его два сына,
Без шеломов и без лат,
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве...

Стихотворный размер в этом отрывке тот же, что и в предыдущем, но как различен их ритм!

В первом отрывке торжествует жизнь, во втором - смерть.

Величайший мастер стиха, Пушкин умеет, не меняя стихотворного размера, придавать ему любой оттенок - грусти, радости, тревоги, смятения.

Ритм в его строчках - лучший толкователь содержания и верный ключ к характеристике действующих лиц сказки:

Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.

Плавно и просторно ложатся слова в этом изображении величавой птицы.

Но тот же стих звучит частым говорком при упоминании других персонажей "Сказки о царе Салтане":

А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.

"Салтан", "Мертвая царевна" и "Золотой петушок" написаны легким и беглым четырехстопным хореем. Этим же размером пользовалось в своих сказках множество стихотворцев от Пушкина до наших дней. И не раз люди, гоняющиеся за кратковременной модой и не дорожащие традициями русской поэзии, ставили вопрос: не устарел ли этот размер, не слишком ли он прост и беден?

Пушкинские сказки при внимательном изучении показывают, как зависит качество стиха от его содержания. Стих беден, когда ничем не наполнен, когда идет порожняком, когда представляет собою рубленую прозу.

И тот же размер таит неисчерпаемые возможности для передачи богатого содержания. Он не похож на привычный четырехстопный хорей, он неузнаваем, когда облекает новые чувства, мысли, новый материал.

Стихотворный ритм в сказках Пушкина служит могучим подспорьем точному и меткому слову. Свободный, причудливый, он живо отзывается на юмор и на пафос каждой строфы и строчки.

Свободно и стремительно движется сказка, создавая на лету беглые, но навсегда запоминающиеся картины природы, образы людей, зверей, волшебных существ.

А между тем за этой веселой свободой сказочного повествования, ничуть не отяжеляя его, кроется серьезная мысль, глубокая мораль.

Где, в каких словах сказки находит выражение ее основная идея? На этот вопрос подчас не так-то легко ответить, потому что мораль пронизывает всю сказку от начала до конца, а не плавает на поверхности.

Моральному выводу не нужно особо отведенных строк, ибо он занимает столько же места, сколько и вся сказка.

Только историю жадного попа и работника его Балды поэт кончает прямым нравоучением, да и оно умещается в одной строке - в заключительных словах Балды:

Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной.

А в такой поучительной сказке, как "Сказка о рыбаке и рыбке", и совсем нет отдельного нравоучения. Его с успехом заменяет нарисованная в последних трех строчках картина:

Глядь: опять перед ним землянка,
На пороге сидит его старуха.
А пред нею разбитое корыто.

Недаром это "разбитое корыто" вошло в поговорку.

"Царь Салтан" кончается не моралью, а веселым пиром, как и многие народные сказки. Но на протяжении всей этой сказочной поэмы свет так явственно противопоставляется тьме, добро - злу и справедливость - несправедливости, что читатель всей душой участвует в заключительном пире, празднуя победу молодого, отважного и великодушного Гвидона над кознями врагов, над темным, душным запечным миром поварихи, ткачихи и сватьи бабы Бабарихи.

Пушкинская сказка - прямая наследница сказки народной. В созданиях народной поэзии Пушкина привлекают не только фабула и причудливые узоры внешней формы, но прежде всего реалистическая основа, их нравственное содержание.

Не приходится и говорить о том, какая глубокая социальная правда кроется в тяжбе работника Балды с хозяином-попом, в неравном споре мудреца-звездочета с вероломным царем Дадоном.

Гневной горечью звучат слова покинутой князем девушки, мельниковой дочки, из драматической сказки "Русалка":

Им любо сердце княжеское тешить
Бедами нашими...

Вот это-то замечательное сочетание нравственной и социальной правды с безупречно отлитой формой и делает сказки Пушкина особенно драгоценными для нашего времени.

Прекрасным наследием пушкинской сказочной поэзии почти не пользовались крупные поэты всего прошлого века и начала нынешнего. После Пушкина и Ершова на протяжении многих десятилетий так мало было создано выдающихся стихотворных сказок.

Дело наших поэтов - принять это обязывающее наследие.

Работая над сказкой, поэты, разумеется, не будут ученически повторять Пушкина. Он неповторим. Да и у каждой эпохи, а у нашей особенно, - свои задачи, свой стиль. К тому же советские поэты располагают не только пушкинским наследием, но и поэтическим опытом своих прямых предшественников и современников.

И все же чистота, ясность, живая действенность пушкинского сказочного слова будут всегда для нас эталоном - золотой мерой поэтического совершенства.

1949



Примечания

Заметки о сказках Пушкина. - Впервые в "Литературной газете", 1949, № 73, 10 сентября.

Написано к 150-летию со дня рождения А.С. Пушкина.

1. "...вследствие своего исключительно смелого новаторского характера, пушкинская сказка не встретила понимания и должной оценки со стороны подавляющего большинства современников", - пишет известный пушкинист Д.Д. Благой, называя среди отрицательных откликов отзывы Н.А. Полевого ("Сын отечества", 1840, т. II, кн. 3), А.В. Кольцова (Полное собр. соч., СПб. 1909, стр. 213) и В.Г. Белинского ("Сочинения Александра Пушкина. Статья одиннадцатая"). См.: Д.Д. Благой, Творческий путь Пушкина (1826-1830), "Советский писатель", М. 1966, стр. 543.  ↑ 

2. Из произведения А.С. Пушкина "Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях".  ↑ 

3. Оттуда же.  ↑ 

4. Из поэмы А.С. Пушкина "Полтава".  ↑ 

5. А.С. Пушкин, "Прозаик и поэт" (1825).  ↑ 

6. Из "Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди".  ↑ 




Читайте также:

С. Маршак "О Пушкине, о детях и о детской литературе"


Содержание

>>

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/

Яндекс.Метрика