Б. Галанов
Во время Великой Отечественной войны Маршак продолжал много писать для детей, работал над пьесой-сказкой "Двенадцать месяцев". И все же его голос в эти дни чаще звучал со страниц "Правды", чем со страниц веселых детских книг. Гневное, призывное слово поэта можно было прочесть на стенах московских домов, в солдатской землянке, на обертке концентратов, в листовках, заброшенных в тыл врага, и даже на броне идущего в атаку танка. Но прежде чем стать голосом миллионов, стих Маршака должен был обрести все то, что в трудную военную пору помогло ему прозвучать на всю страну: пословичность, ясность, простоту и доступность формы, новое современное содержание, то есть все то, что начиная с 20-х годов последовательно завоевывалось Маршаком в поэзии для маленьких.
Детские стихи, в сущности, подготовили стиль эпиграмм и плакатов Маршака-сатирика. Но это не был односторонний процесс. В годы войны Маршак-сатирик, Маршак-публицист, в свою очередь, много дал Маршаку- детскому поэту. Возьмите сборник стихов о войне, изданный в 1941 году Детгизом. Включенные сюда детские и не специально детские стихи Маршака отличает хорошая публицистичность. Это новое для его детских стихов качество было особенно ощутимо именно в военные годы. До войны, например, Маршак часто приветствовал школьников-первогодков веселыми стихами. Он писал тогда:
Первое
Сентября!
Первое
Сентября!
Первое
Сентября -
Первый день
Календаря, -
Потому что в этот день
Все девчонки
И мальчишки
Городов
И деревень
Взяли сумки,
Взяли книжки,
Взяли завтраки
Под мышки
И помчались в первый раз
В класс!
Задорный, все убыстряющийся ритм беспечных, похожих на считалку строчек хорошо передавал веселый, нетерпеливый топот маленьких детских ног. Тут все еще было похоже на игру и увлекало, как игра. А в стихах, напутствовавших детей в разгар войны, Маршак заговорил с ними всерьез, увлекая важностью и значительностью тех дел, которые ожидали школьника в классе, сравнивая ученье с военным походом:
Мы начинаем школьный год
В дыму, в огне войны.
В поход, учащийся народ -
Надежда всей страны!
Берите книгу и тетрадь,
Как старшие - ружье.
Учитесь жить и защищать
Отечество свое!
И другие стихи Маршака, написанные во время войны, отличались яркой публицистической направленностью. Мы легко узнаем интонации военного плаката в веселой и одновременно серьезной книжке "Школьнику на память", написанной по поводу введенных во время войны новых школьных правил:
Зовет на палубу свисток
Команду на линкоре,
А вас, ребята, на урок
Зовет заливчатый звонок,
Звенящий в коридоре.
Садясь на школьную скамью,
Не забывайте: вы - в строю!
Здесь же помещена и зубастая эпиграмма:
Стыд и позор Пустякову Василию!
Он нацарапал на парте фамилию,
Чтобы ребята во веки веков
Знали, что в классе сидел Пустяков!
Но во всем, что писал Маршак в эту пору, будь то драматическая сказка "Двенадцать месяцев" или "Почта военная", которая стала как бы непосредственным продолжением "Почты" мирной, не говоря уже о сонетах Шекспира, гораздо больше лиризма, сильнее чувство реальности. Даже со своим маленьким читателем поэт беседовал теперь, как беседовал бы с повзрослевшим человеком о виденном, слышанном и лично пережитом во время войны - о детском доме в Ельне, сожженном гитлеровцами, о боевом прощании воинов-артиллеристов с погибшими командирами, о подвигах героев фронта и тыла. Поэзия Маршака раньше не знала таких тем. Многое тут было по-настоящему драматично. Война вставала со страниц его книжек без всяких прикрас, суровой, даже грозной. Но стихи не утратили при этом теплоты и лиричности, не перестали быть детскими.
Вот одно из лучших детских стихотворений тех лет - "Почта военная". Эта "Почта", как и та, первая, читатели которой ко времени появления "Почты военной" сами стали солдатами, тоже рассказывает о неутомимых и честных почтальонах. Правда, в "Почте военной" масштаб куда меньше, чем в первой "Почте". Военному почтальону в поисках адресата не приходится проделывать долгий путь. Иной раз ему достаточно только, где ползком, где перебежкой, пересечь маленький клочок земли - "через поле до траншеи". Но сквозь огонь и град свинца путь в три сотни шагов оказывается длиннее и труднее кругосветного путешествия. Маршак описывал этот путь в стихах, которые по внутреннему существу темы, по исключительной простоте и выразительности картины, по всему своему песенному строю близки "Василию Теркину":
Под огнем идешь - не мешкай:
Гибнуть не расчет.
Где ползком, где перебежкой
Движешься вперед.
Ближе падают снаряды.
Столб земли, огня...
Рвут поводья у ограды
Два гнедых коня.
Почтальон коней рукою
Гладит по спине.
Вам, мол, тоже нет покою,
Кони, на войне!
И пошел... Вдруг туча пыли
Замутила свет.
Там, где кони прежде были,
И следа их нет.
Не остыло на ладони
Конское тепло...
Будто вас, гнедые кони,
Бурей унесло!
Поэту самому надо было проделать путь своих военных почтальонов, для того чтобы надолго сохранить в памяти и простые слова бойца, и этого дрожащего под огнем коня, от которого через несколько минут только и осталось, что не остывшее на ладони тепло.
Маршак не смягчает, не приглушает трагической правды ни здесь, ни в других военных эпизодах. В сумке почтальона вместе лежат "письма к павшим и живым". И все же, как ни суровы изображенные поэтом картины, "Почта военная" остается книжкой для детей. Тут найден свой особый, "детский" поворот темы, нарисованы привлекательные для ребенка образы: старого нашего знакомца - ленинградского почтальона "с цифрой 5 на медной бляшке" - и новых знакомцев - ротных и батальонных письмоносцев, тех, кто, рискуя жизнью, доставлял весточку от сына прямо на передний край, "в полк пехотный - к папе". Да и самый труд этих скромных и незаметных героев изображен поэтом как благородный подвиг.
В "Почте военной", в героико-лирической балладе "Голуби", действие которой происходит на Украине и которая своим интонационным строем неуловимо ориентируется на украинскую речь, Маршак, как и во многих других произведениях военных лет, стремился в более широких масштабах запечатлеть картины жизни. А с новой задачей в стих вошел более разветвленный, многоплановый сюжет, просторней стал фон, повествование обрело лиризм. В ту же "Почту военную" Маршак внес много личного - и воспоминание о "штурмане старом" Борисе Житкове, и обращение к читателям первой "Почты". Да и в облике ленинградского почтальона уже нетрудно отыскать живые, индивидуальные черты, которых не было у него двадцать лет назад, в первой "Почте".
Сам Маршак назвал "Голубей", "Почту военную", "Балладу о памятнике" "повестями в стихах", как бы подчеркнув тем самым жизненность, реальность их содержания. И родились эти маленькие поэмы В самой гуще жизни, из непосредственных фронтовых наблюдений поэта. Не случайно Маршак часто упоминает в начале своих стихов тех, от кого узнал ту или иную историю. Так начинаются "Баллада о памятнике", стихотворение "Не" и "ни". На фронтовые встречи он ссылался и в балладе "Голуби":
В грузовой машине тряской
По пути в Берлин
Рассказал нам эту сказку
Землячок один.
Это не условный литературный прием. События, о которых здесь идет речь, действительно случались. За каждым из таких произведений стояли живые, невымышленные факты. И в послевоенные годы "фронтовая традиция" обращения к живым, конкретным людям, к их конкретным делам прочно закрепилась в поэзии Маршака. "Короткая повесть", названная так потому, что коротка была жизнь ее героини, посвящена комсомолке летчице Кате Будановой, отдавшей жизнь за родину. "Ледяной остров", поначалу напоминающий старинные поморские легенды, северные сказания об "острове отважных сердец", тоже описывает реальный случай - подвиг скромного, "неизвестного" героя, мужественно исполнившего свой долг. Это Павел Иванович Буренин, капитан медицинской службы. Спеша оказать помощь больному полярнику, он пролетел шесть с половиной тысяч километров, пересек сибирскую тундру, просторы Арктики и спрыгнул с парашютом на лед далекого острова, затерянного посреди океана. Так он достиг самых заповедных мест на краю земли, которых в сказках достигают только смелые сердца.
В описании этих героических эпизодов легко было потерять чувство юмора, впасть в ходульность и риторику, столь ненавистные детям. Избежать такой опасности можно было только точным знанием простых конкретных подробностей, которые приближают к нам незнакомый быт и далекую экзотическую обстановку. Поэт как бы идет вслед за своим героем по льду полярного моря, по изрытым воронками полям войны, так же как шел когда-то за неизвестным героем по карнизу горящего дома.
В сущности говоря, молодые парашютисты, врачи, военные почтальоны, летчики и другие персонажи повестей Маршака были знакомы поэту со времен их детства. "Этих лет минувших дети" когда-то учились водить машину по гладкому полу. Теперь не в игре, а наяву они стали водить поезда и могучие теплоходы, летать на самолетах, строить гигантские космические корабли, лечить от болезней людей. Возвратясь в дни войны и в послевоенные годы на страницы книжек Маршака уже взрослыми людьми, они предстали перед новыми поколениями читателей в образе героев, овеянных романтикой военных подвигов и мирного труда. Но сами они остались простыми, веселыми, открытыми парнями, готовыми помочь товарищу в беде, дружно подняться на защиту правого дела. И стихи Маршака не утратили ни звонкости, ни веселости, ни забавности, хотя стали чуть-чуть "постарше", сосредоточеннее, мудрее, потому что теперь в них были вложены не только щедрый труд и мастерство, но и богатые, горькие и радостные, наблюдения, опыт целой жизни.
По своим темам и жанрам послевоенное творчество Маршака очень разносторонне. Стихи о времени, о родине, о ремесле, о людях веселого и свободного труда, о дружбе и товариществе по-прежнему занимали главное место в его творчестве. Но стихи, в которых воплощены эти темы, стали многообразнее, и возрастной их диапазон сделался гораздо шире.
Писарев когда-то иронически заметил, что природа дает детям молочные зубы, которые потом выпадают и заменяются настоящими. "Ну а мы, - писал он, - должно быть, для симметрии - вкладываем им в голову молочные идеи, которые потом также выпадают и также заменяются настоящими"1.
Маршак никогда, даже в ранних книжках для самых маленьких читателей, не подменял настоящих идей и мыслей "молочными". Вот почему самые простые из его сказок - например, "Глупый мышонок" или "Почта" - не кажутся нам, когда мы их перечитываем в зрелом возрасте, платьем, из которого мы давно выросли. Они чужды снисходительной демагогии, лукавого желания угодить читателю-ребенку и подделаться под его вкусы. Сказочка для маленьких кажется взрослому читателю притчей, за которой скрывается более глубокий смысл. В сущности говоря, в стихах Маршака для взрослых можно найти те же мотивы, что и в стихах для детей. В послевоенных его произведениях эта связь еще заметней. Вспомним сложные философские стихи о времени из "Лирической тетради" и веселые, хотя тоже не чуждые философской мысли, стихи для детей:
Часовщик, прищурив глаз,
Чинит часики для нас.
А потом захлопнет дверцу
И пружинку заведет,
Чтобы вновь стучало сердце
Дни и ночи напролет.
Чтобы маленькая стрелка
Стрекотала на бегу
И кружилась, словно белка,
В самом маленьком кругу,
Чтобы мерила минутки
Стрелка длинная для нас,
А другая дважды в сутки
Отмечала каждый час.
И характерно, что в послевоенном творчестве Маршака все отчетливее проявлялось тяготение к стихотворным циклам, вроде своеобразных поэтических сюит "Разноцветная книга", "Костер в снегу" - для детей или стихов-воспоминаний "Времена и люди" - для взрослых читателей. Отдельные стихи этих циклов не связаны сюжетно, но всегда пронизаны единым лирическим чувством. Такие произведения для самого Маршака оказывались как бы разведкой на подступах к лиро-эпической поэме, быть может, так же, как шуточные стихи "Где тут Петя, где Сережа" и "Случай в дороге" нащупывали пути к целой веселой книге о приключениях двух братьев-близнецов, наподобие "Макса и Морица", книге, которую Маршаку хотелось написать. Во всяком случае, и эти циклы стихов знаменовали в творчестве Маршака активный интерес к крупным жанрам - поэме, стихотворной повести.
Были, наконец, среди произведений последнего периода и принципиально новые страницы, каких не знала в молодые годы поэзия Маршака. Это проникнутая тонким лирическим чувством "Лесная книга" и лирический календарь природы "Круглый год". Кажется, нет более трудной задачи для поэта, чем охарактеризовать каждый месяц года четырьмя запоминающимися строчками. Да к тому же еще строчки эти не должны быть описательными. Ведь ничто так не отталкивает читателя-ребенка от книги, как описательность. Каждое четверостишие, посвященное тому или другому месяцу, должно быть песенкой, которую можно распевать на ходу и в игре. У каждого месяца надо было отметить самую приметную для ребенка черточку. Начало поэтического календаря, такое же прочное и крепкое, как и начало "Войны с Днепром" ("Человек сказал Днепру: - Я стеной тебя запру"), отлично подходит для заглавного листа:
Открываем календарь -
Начинается январь.
В январе, в январе
Много снегу на дворе.
Снег - на крыше, на крылечке.
Солнце в небе голубом.
В нашем доме топят печи,
В небо дым идет столбом.
Можно подумать, что название первого месяца в году нарочно придумано так, чтобы оно рифмовалось со словом "календарь".
А вот месяц март:
Рыхлый снег темнеет в марте,
Тают льдинки на окне.
Зайчик бегает по парте
И по карте
На стене.
Пожалуй, с мартом по легкости соперничает июнь:
Пришел июнь.
"Июнь! Июнь!" -
В саду щебечут птицы...
На одуванчик только дунь -
И весь он разлетится.
Стихотворный размер как будто не меняется и в осенних месяцах. Между тем в августе он передает пышную зрелость, в сентябре четверостишие приобретает оттенок некоторой деловитости, знаменующей и время молотьбы, и начало нового учебного года:
Ясным утром сентября
Хлеб молотят села,
Мчатся птицы за моря
И открылась школа.
В свое время шутливое обращение к природе "Дуйте, дуйте, ветры, в поле", тоже посвященное сентябрю - месяцу молотьбы, отличалось такой же деловитостью. Но была и существенная разница. В этом ловко переданном в стихах движении - от ветра к мельничному колесу, от колеса к муке и от муки к пирожку - еще не было подлинно лирического видения мира. Сентябрь в "Круглом годе" уже куда лиричнее, просторнее. Шесть строчек, посвященных октябрю, тоже проникнуты тонким лирическим чувством, даже грустью, которая умеряется заключительными строчками:
В октябре, в октябре
Частый дождик на дворе.
На лугах мертва трава,
Замолчал кузнечик.
Заготовлены дрова
На зиму для печек.
Празднично звучат стихи о двух последних месяцах: в ноябре
...музыка идет
Там, где шли трамваи, -
а хмурый декабрь озаряется огнями новогодней елки.
Цикл "Круглый год" останавливает на себе внимание как удачная и смелая попытка решить одновременно поэтическую и педагогическую задачу. Таких задач у Маршака было немало. Иной раз он брал как будто бы всем хорошо знакомые хрестоматийные сюжеты. Но от плоской хрестоматийности их спасало то, что сам поэт с искренней увлеченностью, всем своим существом участвовал в той игре, в которую вовлекал юных читателей. На разные лады сочинял он варианты веселых азбук, по которым можно учиться читать. Тут и арифметическая азбука, и азбука природы, и азбука цвета. А последняя из этих азбук - "Веселое путешествие от А до Я" - даже вырастает в целую детскую энциклопедию в стихах и картинках "про все на свете".
Дружба маленьких читателей и поэта началась с того времени, когда в руках у детей впервые оказались его веселые, беспечные, озорные книжки, лишенные какого бы то ни было груза скучных поучений. Сохранить ту же легкую поступь, но в соединении с полной солдатской "выкладкой" мог только поэт, отлично владеющий своим мастерством и вниманием юного читателя. Далеко не всякая из наших детских книг была способна выдержать такую нагрузку, какую выдерживают "Почта военная" или "Круглый год". Стихи из сборников "Круглый год" и "Лесная книга" уже шли у Маршака рука об руку с его стихами для взрослых, сдержанно-лирическими и полными философского раздумья. Возьмем наудачу маленькое и, в сущности, очень простое стихотворение из "Лесной книги" - "Вчера я видел":
Шумят деревья за моим окном.
Для нас они - деревья как деревья,
А для других - укромный, мирный дом
Иль временный привал среди кочевья.
Вчера я видел: съежившись в комок,
На дереве у моего окошка
Сидел хвостатый рыженький зверек
И чистился, чесался, точно кошка.
Как всегда у Маршака, описания чрезвычайно точны и в самой своей точности поэтичны:
Лизал он шерстку белую брюшка,
Вертя проворной маленькой головкой,
И вдруг, услышав шорох, в два прыжка
На верхней ветке очутился ловко.
Меж двух ветвей повис он, словно мост,
И улетел куда-то без усилья.
Четыре лапы и пушистый хвост
Ему в полете заменяют крылья.
Но дело здесь не только в белке, как бы хорошо она ни была изображена, а в том, что встреча с этим маленьким зверьком как-то неожиданно, поэтично и весело расширяет мир, который подступает к нашему окну:
Моя сосна - его укромный дом
Иль временный привал среди кочевья.
Теперь я знаю: за моим окном
Не только мне принадлежат деревья!
Война как бы заставила поэта заново влюбиться в жизнь, глубже ощутить ее красоту. Вспомните, например, "Разноцветную книгу", написанную вскоре после воины.
Она широко распахнула ворота в чудесный, светлый мир, должно быть, и впрямь сказочные ворота радуги-дуги. Ведь освобожденный от затемнения мир сверкает всеми ее цветами. Вот знойный, благодатный летний день, когда так ярки и пышные краски природы:
Эта страница зеленого цвета,
Значит, на ней постоянное лето.
Если бы здесь уместиться я мог,
Я бы на этой странице прилег.
Бродят в траве золотые букашки.
Вся голубая, как бирюза,
Села, качаясь, на венчик ромашки,
Словно цветной самолет, стрекоза.
А как лаконично, свежо и вместе с тем понятно для каждого ребенка по-своему, по-маршаковски весело описан полет божьей коровки:
Вот темно-красная божья коровка,
Спинку свою разделив пополам,
Вскинула крылья прозрачные ловко
И полетела по божьим делам.
"И полетела по божьим делам" - это сказано с лукавой улыбкой, которую хорошо уловит в интонации, в выражении лица рассказчика каждый маленький слушатель книги. И следующие за этими строки еще о двух жителях зеленой страницы, тоже очень теплые и ласковые обращены прямо к детскому воображению:
Вот в одинаковых платьях, как сестры,
Бабочки сели в траву отдыхать.
То закрываются книжечкой пестрой,
То, раскрываясь, несутся опять.
И заметьте, что вся эта остроумная и поэтично задуманная книжка в своем роде тоже является увлекательной игрой, что игра и тут помогает поэту успешно преодолевать расстояние между педагогической и поэтической задачами. Каждая новая страница "Разноцветной книги" не похожа на обычную. Зеленая страница и впрямь, как цветущая лужайка, на которой хочется прилечь. А синяя страница приглашает заглянуть в глубину моря до самого дна. В верхней части страницы, как на поверхности моря, "крутую волну рассекая", проходят корабли. А вот:
На дне этой синей страницы
Темно, как в глубинах морей.
Здесь рыбы умеют светиться
Во мраке, где нет фонарей...
В самый разгар войны Маршак поместил в газете "Литература и искусство" свой ответ одному шестилетнему читателю, который прямо, без обиняков спросил его, почему в последнее время он пишет не детские книги, а стихи для больших - в газетах, на плакатах и в журналах. Вполне серьезно и уважительно Маршак ответил своему корреспонденту, что он по-прежнему верен детям и что только забота о будущем наших ребят заставляет его, как и всех советских людей, считать себя солдатом военного времени, призванным защищать страну.
Однако он обещает на другой же день после победы написать ребятам веселые стихи, которых давно уже не писал. Поэт выполнил свое обещание. И первой из его послевоенных книг вышла в свет в счет уплаты накопившегося долга праздничная "Разноцветная книга".
Светлым, радостным чувством проникнута и маленькая поэма "Быль-небылица", написанная к тридцатилетию советской власти. Книга эта стала для Маршака важной творческой вехой, не менее важной, чем "Пожар" и "Почта" - в 20-е годы, "Война с Днепром" - в период первых пятилеток, "Хороший день" - в последний предвоенный год и "Почта военная" - в годы войны.
Тема и содержание стихотворной повести Маршака как бы подсказаны известными ленинскими словами о том, что внуки наши, как диковинку, будут рассматривать документы и памятники эпохи капиталистического строя. В "Были-небылице" мысль эта получила образное воплощение. Рассказ поэта - рисунок с натуры, где все одинаково остро и реально: и городской пейзаж, и подробности быта. Внезапно разразившаяся весенняя гроза заставила укрыться в одном из подъездов на Арбате нескольких прохожих. И так естественно тут же, в парадном подъезде, завязывается беседа старика рабочего с пионерами:
- Вы, верно, жители Москвы?
- Да, здешние, с Арбата.
- Ну, так не скажете ли вы,
Чей это дом, ребята?
- Чей это дом? Который дом?
- А тот, где надпись "Гастроном"
И на стене газета.
- Ничей, - ответил пионер.
Другой сказал: - СССР.
А третий - Моссовета.
По таким строкам можно судить не только о стихе Маршака, легком, энергичном, о живости и непосредственности разговорной интонации. "Быль-небылица" снова напоминала об одном важном горьковском завете детским писателям - говорить с ребенком "забавно" о самых серьезных вещах. В книжке Маршака привычка забавно беседовать о серьезном проявилась особенно ярко. Пионерам многое кажется странным и даже невероятным в том мире, о котором рассказывает старик. Им трудно представить, как дочь богача Хитрово одна помещалась в семиэтажном доме:
- Да неужель жила она
До революции одна
В семиэтажном доме -
В авторемонтной мастерской,
И в парикмахерской мужской,
И даже в "Гастрономе"?
Дочь миллионера Твистера, устав ездить по ленинградским гостиницам, говорит отцу:
- Если ночлега
Нигде
Не найдем,
Может быть,
Купишь
Какой-нибудь
Дом?..
А московским пионерам даже не верится, что дома и заводы могут стать предметом купли-продажи:
- Да что вы, дедушка! Завод
Нельзя продать на рынке.
Завод - не кресло, не комод,
Не шляпа, не ботинки!
Страницы этой книги о прошлом и настоящем проникнуты то горьким, едким сарказмом, то неподдельным юмором. Вот, например, разговор об орденах. Старик рассказывает про камергера, у которого на боку была шпага и на шее "Владимир". Ребята с каким-то неподдельным удивлением спрашивают у старика:
- Зачем он, дедушка, носил
Владимира на шее?
Привычные для старого времени выражения "Владимир на шее" или "Анна с мечами и бантом" и другие незнакомые современным детям понятия, которыми старик, как бы невзначай, уснащает свою речь, звучат для его слушателей причудливо, а иной раз и совсем уж комично. Но старик совершенно серьезно поясняет:
- Не понимаешь? Вот чудак!
"Владимир" был отличья знак.
"Андрей", "Владимир", "Анна" -
Так назывались ордена
В России в эти времена. -
Сказали дети: - Странно!
Смешные, даже нелепые черты теперь уже далекого прошлого сами собой выступают в этом непринужденном и естественном разговоре. Автор как будто даже не вмешивается в беседу, предоставляя слово своим героям. Но, читая повесть Маршака, мы отчетливо видим, как в детском восприятии прошлого проявляются и новая, социалистическая мораль, и новое представление об обществе, построенном на разумных, справедливых началах, и сызмала присущее советским людям чувство собственного достоинства. Заметим, кстати, что эту черту - честь и достоинство советского человека, презирающего всякое прислужничество и угодничество, - Маршак неизменно подчеркивает в стихах для детей:
- Что значит, дедушка,
"лакей"? -
Спросил один из малышей.
- А что такое "камергер"? -
Спросил постарше пионер.
- Лакей господским был
слугой,
А камергер - вельможей,
Но тот, ребята, и другой -
Почти одно и то же.
Полушутливая беседа приобретает более серьезный и даже патетический оттенок там, где речь заходит о временах войны и революции. Ребята спрашивают у старика, где он учился. Тот отвечает:
Я проходил свой первый класс,
Когда гусей в деревне пас.
Второй в столице я кончал,
Когда кроил я стельки
И дочь хозяйскую качал
В скрипучей колыбельке.
Потом на фабрику пошел -
А кончил забастовкой.
И уж последнюю из школ
Прошел я под винтовкой.
Так я учился при царе,
Как большинство народа,
И сдал экзамен в Октябре
Семнадцатого года.
Одновременно показывая и советскую, всю обращенную в будущее, быль и прошлое нашей страны, уже ставшее для нынешних поколений небылицей, Маршак сумел обойтись без всякого морализирования. Его рассказ насыщен действенными эмоциональными подробностями. Перекликающиеся голоса людей трех поколений - старика, двух маляров, которые изредка вмешиваются в диалог, подавая благодушно-солидные реплики, и, наконец, нескольких пионеров - окрашены то сердечной теплотой, то юмором. Поэт добивается большой внутренней свободы, интонационного разнообразия в переходах от публицистики к лирике, к шутке. И это помогает книжке Маршака умно и весело формировать общественное сознание подрастающего поколения, характер, мысли, чувства юного читателя.
Можно назвать и другие книги послевоенных лет, в которых Маршак, возвращаясь к основным, излюбленным темам своей поэзии, дал им новое освещение, разрабатывал шире, глубже, чем прежде. Но при этом он не терял обычной для него непринужденности, легкости, "забавности" - всего, что делает стихи поэта доступными детскому восприятию.
Возьмем несколько примеров. "Что такое год?" - стихи о времени, полезном и бесполезном, рабочем и праздном. На эту тему Маршак писал неоднократно. Вспомним его превосходную шутливую сказку для малышей "Кот и лодыри". Но в книжке "Что такое год?", как и в приведенных выше стихах о часовщике, дается образное раскрытие самого понятия времени и мораль уже высказывается со всей серьезностью. Интересно отметить, что в этом случае Маршак выбирал самый прямой из всех возможных путей. Он попросту вступал в беседу с читателем, говорил с ним о том, что годы идут без возврата, что каждый прожитый нами год, месяц, день может быть богатым или бедным, может быть полным значения для себя и других или пустопорожним.
Сколько было в дореволюционной литературе всяческих поучений и наставлений подросткам, и смысл этих поучений был, в сущности, тот же, что и в стихотворении "Что такое год?", но цели своей они не достигали. Снисходительность тона и плоскость мысли лишали их какой бы то ни было убедительности и действенности.
Маршак говорит со своим маленьким читателем о времени так же серьезно, как он говорит на эту тему со взрослыми читателями в своих лирико-философских стихах, так же, как он говорит об этом с самим собой.
Но серьезность соединяется с юмором, а юмор безошибочно доводит главную мысль стихов до воображения ребенка:
Зá год появится новый
Многоэтажный дом,
Станет теленок
Коровой,
А жеребенок -
Конем.
Тут, как и всегда у Маршака, смешное, идя об руку с серьезным, спасает серьезное от назидательности и скуки:
Если, не сделав работы,
Завтра получишь кол, -
Значит, в свои же ворота
С треском
Забьешь ты гол!
В форме прямого обращения к собеседнику построено и стихотворение "Откуда стол пришел?":
Берете книгу и тетрадь,
Садитесь вы за стол.
А вы могли бы рассказать,
Откуда стол пришел?
В какой-то степени эти стихи перекликаются с "Приключениями стола и стула", написанными еще в молодые годы. Тогда стол разгуливал по городу, сбежав от хозяина. Это было смешно. Но приключения стола, в сущности, не открывали ничего нового. А стол, пришедший из леса, открывает ребенку целый неведомый мир. Самые, казалось бы, простые вещи, когда о них рассказывает Маршак, неожиданно становятся сказочно-увлекательными - обыкновенный сосновый стол, перочинный нож, синий почтовый ящик, кухонный утюг. Всего и не перечислить. Белинский говорил, что Пушкин умеет возбудить любопытство даже к Олегову коню, и читатель вместе с Олегом разделяет желание взглянуть на кости его боевого товарища. Юный читатель стихов Маршака охотно и весело отправляется вместе с поэтом в путешествие вокруг стола. Маленькая эта книжка несет радость познания нового, чудесного, неожиданного, скрытого в простых, давно знакомых предметах. Она развивает поэтическое воображение ребенка. В самом деле, кому придет в голову объединить в одном ряду стол и барсука. А ведь было время, когда они находились рядом:
У нас под ним - паркетный пол,
А там была земля.
Он много лет в лесу провел,
Ветвями шевеля.
Он был в чешуйчатой коре,
А меж его корней
Барсук храпел в своей норе
До первых вешних дней.
Следующие строчки, очень сердечные и в то же время такие конкретные, вещественные, учат ребенка ценить труд умелых мастеров, "золотые" рабочие руки, изготовившие для нас ладную, красивую и прочную вещь:
Он вышел из рабочих рук,
Устойчив и широк.
Где был на нем рогатый сук,
Виднеется глазок.
А вот "Мастерская в кармане". Вводя в детскую сказку познавательный материал, Маршак продолжал давнюю традицию своего творчества. В этом ряду находятся и "Что такое год?", и "Откуда стол пришел?". Открывают же длинный список таких книг сказка "Как рубанок сделал рубанок?" - вещь, во многом еще скованная, гораздо менее свободная в развитии сюжета или, например, песенка "Колеса", в которой надо было показать великое значение изобретения колеса, а вместо этого получилась фетишизация самих колес. Зато на другом конце списка находится "Мастерская в кармане" - одно из более поздних стихотворений Маршака.
Секрет успеха этой книжки не только в ее поэтичности. Одни и те же предметы дороги и юному читателю и старому поэту. Надо было хорошо помнить свое детство, чтобы с такой чисто мальчишеской влюбленностью рассказать историю отличного перочинного, в шестнадцать лезвий ножа. В этих стихах мораль и юмор, художественный и познавательный материал сочетаются естественно, без принуждения и натяжки:
В одно мгновенье может нож
Весь ощетиниться, как еж.
В карманной этой мастерской
Все то, что нужно, - под рукой:
Набор ножей и пилок
И штопор для бутылок,
Есть и сверло, и долото,
И даже сам не знаю что!
Отличный нож,
Чудесный нож!
С таким нигде
Не пропадешь -
Ни на воде,
Ни на земле,
Ни на воздушном корабле.
Есть мораль и в таких непринужденных, посвященных детской игре стихах, как "Дети нашего двора".
Скачет по двору отряд,
Тянет пулеметы.
Что за кони у ребят -
Собственной работы!
Что за шашки на боку -
Взмахом этой шашки
Лихо срубишь на скаку
Голову ромашки.
И в прежних своих стихах о детских играх Маршак не раз говорил, что в игре ребенок готовит себя к большим и серьезным делам. Но в книжке "Дети нашего двора" наряду с мыслями о будущем таится еще одна идея: поэт предостерегает своих юных друзей от опасной болезни зазнайства, внушает им смолоду, что сын знатен не заслугами родителей, а собственными своими делами. Эту важную для его поэтического творчества мысль о том, что ценить человека надо по его личным достоинствам, Маршак бережно пронес в лирических стихах, переводах, пьесах. По-своему оригинально выражена она и в "Детях нашего двора". Игра игрой, но уже и в игре учись уважать товарища за его душевные качества.
На дворе у нас живут
Многие герои.
Но ребята признают
Правило такое:
Ты гордись своим отцом,
Знатным гражданином,
Но и сам будь молодцом,
А не только сыном.
Это четко сформулированное правило напоминает прямую мораль Маяковского, решающего вместе с ребенком, как с равным, важный вопрос, "что такое хорошо и что такое плохо".
Вот пример, живо поясняющий ребенку мысль поэта:
Есть Чапаев на дворе,
Но своим Чапаем
Мы пока еще в игре
Не его считаем.
А Егоров Николай
Из всего отряда
Самый истинный Чапай,
Лучшего не надо!
Он - боец передовой,
Бьется он геройски.
А Чапаев - рядовой
У Чапая в войске.
В стихах Маршака для детей всегда живет подлинная поэтическая радость. Это не эстрадная бойкость и не развязная, наигранная бодрость. Маршак умел с полной увлеченностью отдаваться детской игре и не только не старался превратить своих юных героев в рассудительных взрослых резонеров, а, напротив, гораздо охотнее готов был сам превратиться в участника веселой мальчишеской затеи. Став опытней, мудрее, старше он не утратил детских пристрастий и увлечений. Он по-прежнему верил детской игре. Он слышал, как стучат все подковы деревянного коня. К ребятам, играющим в конницу Чапаева, он обращался одновременно и шутливо и всерьез:
Если б можно было мне
Сделаться моложе,
Я за вами на коне
Поскакал бы тоже!
Суховат и суковат
Этот конь сосновый,
Но я слышу, как стучат
Все его подковы!..
Память детства помогала Маршаку, начиная с "Пожара" вплоть до самой его "длинной" и самой насыщенной картинами советской жизни книги - "Веселое путешествие от А до Я", создавать такие сказки, песни, считалки, которые прямо входят в ребячьи игры:
Раз,
Два,
Три,
Четыре,
Начинается рассказ:
В сто тринадцатой квартире
Великан живет у нас.
Так энергично и стремительно, без всякого вступления, начинается стихотворение "Великан". Точно так же с первых строк "Веселого путешествия от А до Я" автор вовлекает ребенка в действие, в игру, где все движется, все познается в движении, где каждое слово немедленно переходит в действие:
Ребятам объявляется,
Что поезд отправляется,
Немедля отправляется
От станции Москва
До первой буквы - "А".
Пары разводит паровоз,
Зажег два фонаря
И мчится с грохотом колес
По строчкам букваря.
Поехали.
Отъехали
От станции Москва.
И, наконец, доехали
До первой буквы - "А".
У таких стихов есть определенный адрес. И не только потому, что на последней странице указано: "Для младшего возраста". Прихотливые, легко сменяющиеся ритмы, быстрое чередование событий, парные рифмы, наиболее доступные слуху малышей, - все тут сделано с заботой о возрасте читателя. Но это ничуть не связывало поэта, а, напротив, возвращало его стихам ту внутреннюю свободу и поэтичность, которые были утрачены в довоенной "Доске соревнования", лишенной точного адреса.
"Веселое путешествие" кое-чем напоминает маленькое стихотворение Маршака "Школа на колесах" и, быть может, даже навеяно им. Во всяком случае, у "Веселого путешествия" есть реальный прототип - вагон-школа, в котором, путешествуя по всей стране, учились дети железнодорожных рабочих, ремонтирующих пути. Вероятно, у многих ребят при чтении этого стихотворения шевельнулось чувство зависти к ученикам кочующей школы, перед которыми открывались "родной земли просторы":
Сегодня солнечная степь
За окнами вагона,
А завтра гор крутая цепь
Встает до небосклона.
Нас каждый дальний перегон -
Знакомит с новым краем.
Проходим на уроке Дон -
И Дон переезжаем.
Азбука Маршака - та же школа на колесах. От перегона к перегону, от буквы к букве автор ведет нас по азбуке и по стране, помогая одновременно постигать красоту родной земли и родной речи. Поэтическое мастерство Маршака достигало здесь порой виртуозного блеска. Есть читатели стихов, которые мало задумываются об инструментовке поэтической фразы. Им важен смысл и совсем не важна форма выражения. А Маршак учит ценить в поэзии поэзию. Азбука Маршака в своем роде и азбука поэзии. Краски, ритм, звуки - все у него служило этой задаче. В его стихах оживают не только слова. В них сами буквы и даже знаки препинания обретают цвет и вкус. Одни кажутся нам ласковыми и добрыми, другие, напротив, сердитыми. Вот первая станция на пути - буква "А". Загляните с ребятами-путешественниками в магазин, где продают фрукты:
А вот фруктовый магазин!
Здесь припасли для нас
Антоновку и апельсин,
Арбуз и ананас.
Вот абрикос, а вот айва.
Какие вкусные слова -
И все на букву "А"!
А вот слова колючие:
Ежевики мы поели.
А в реке меж камышей
Осетра поймать хотели,
А поймали трех ершей.
В этом месте очень колко
Все, что в руки ни возьмешь:
Нам ладони колет елка,
Ежевика, ерш и еж.
В стихах о букве "З", с которой начинаются слова "зелень", "зеленый", "зеленеть", поэт создал не только зрительный, но и звуковой, музыкальный образ цветущего зеленого мира, звенящего от какой-то скрытой весенней радости. Есть этот звон и в стихах:
В звезде найдешь ты букву "З"
И в золоте, и в розе,
В земле, в алмазе, в бирюзе,
В заре, в зиме, в морозе.
Найдешь и в зелени берез,
И в землянике зрелой...
А мы летим с тобой в колхоз,
Где все зазеленело.
Шумят колхозные сады,
Звенит трава зеленая.
И даже в зеркале воды
Есть зелень отраженная.
"Веселое путешествие от А до Я" вобрало в себя многие достижения предшествующей поэтической работы Маршака. И в то же время здесь ярко проявились обе стороны его поэтической натуры, одновременно деятельной и созерцательной. Веселое и непринужденное повествование напоминает нам автора "Пожара" и "Почты", а лирические картины природы - автора "Лесной книги" и "Круглого года". Думается, что эти свойства дарования Маршака помогли ему как переводчику передать философскую глубину и сосредоточенный лиризм сонетов Шекспира, блестящую игру эпиграмм Бернса и стремительное движение причудливых стихов Киплинга.
Примечания
1. Д.И. Писарев. Сочинения в четырех томах, т. 3. М., Гослитиздат, 1956, стр. 146. ↑