Б. Галанов
Работа в журнале стала для Маршака одной из форм активной связи с жизнью. С помощью журнала и через журнал осваивались новые, еще не тронутые литературой темы. Завоевывалось это с трудом, не сразу. Первые номера "Воробья" должны были оставлять у самих сотрудников чувство неудовлетворенности. Например, январский номер альманаха за 1924 год открывался рассказом "Остров Святой Елены". В нем действовали страстный коллекционер марок мальчик Володя, тень Наполеона, фантастический великан, охраняющий остров Святой Елены, чудесный воздушный корабль, на котором Володя отправляется к Наполеону за редкой маркой. Не было только в этом рассказе живых примет советской жизни. И в других произведениях почти отсутствовало реальное, злободневное содержание. В альманахе еще печатала стихи и загадки старушка Соловьева-Аллегро, которая журила на его страницах кота-воришку за то, что этот кот предпочитал бродить по шкафам и полкам, вместо того чтобы ловить мышей, и тем "позорил себя и кошачий род":
Что ж, что в сливках усы и в сметане губа -
Но ему незнакомы порыв и борьба,
Он охоты не знал, никого не ловил,
Все чужое глотал, все готовое пил...
Длиннейшую и скучнейшую повесть о детстве печатала в "Воробье" мало кому известная А. Афанасьева. Очевидно, на первых порах альманах еще не мог обойтись без той любительщины, которой были полны дореволюционные журналы. Но Маршак, записал однажды в свой дневник Евгений Шварц, со всей страстью ринулся делать журнал. "Каждая строчка очередного номера обсуждалась на редакционных заседаниях так, будто от нее зависело все будущее детской литературы". "Только так, - добавлял Шварц, - и можно было работать, поднимая дело, завоевывая уважение к детской литературе, собирая и выверяя людей". Стоит перелистать "Воробья" номер за номером, и мы увидим, как много новых авторов находил Маршак. И не только среди литераторов-профессионалов из взрослой литературы. Он привлекал революционеров-подпольщиков, инженеров, охотников, археологов, историков, астрономов, изобретателей - "бывалых людей" с интересными биографиями, богатых жизненным опытом и знаниями, которые приходили со своей темой и большим запасом жизненных наблюдений. В "Воробье" и "Новом Робинзоне" начинал литературную работу инженер М. Ильин, впоследствии автор "Рассказа о великом плане". Тут постепенно развивался его талант. Зоолог и охотник Виталий Бианки вел увлекательную и богатую материалом "Лесную газету" - своеобразный художественный календарь природы. М.В. Новорусский, просидевший восемнадцать лет в Шлиссельбургской крепости, человек, близкий к кружку Александра Ульянова, написал серию очерков "Тюремные Робинзоны" - о жизни шлиссельбургских узников, которые, находясь в худших условиях, чем Робинзон на необитаемом острове, достигли гораздо большего, чем он, постепенно своими руками создав себе в этом каменном мешке какой-то быт. А с какой радостью, словно долгожданного друга, встретили в редакции Бориса Степановича Житкова!
Когда в редакции впервые была прочитана рукопись рассказа Житкова "Над водой", все сотрудники по предложению Маршака вышли в коридор, где автор дожидался ответа, чтобы приветствовать, как рассказывал потом Маршак, "зрелый талант и молодой задор" нового писателя для детей, сразу же так интересно и свежо заявившего о себе. "Именно такого человека, - вспоминает бывший однокашник Житкова по одесской гимназии К. Чуковский, - "умельца", влюбленного в путешествия, в механику, в технику и сочетавшего эту любовь с талантом большого художника, не хватало детской литературе тогда".
"Новый Робинзон" стоит помянуть добрым словом.
Это был журнал нового типа, в котором начинали многие известные детские писатели. Тут впервые пробовал свои силы в прозе поэт Н. Тихонов. В "Новом Робинзоне" появились его прозаические вещи: повести "От моря до моря" и "Вамбери" - о знаменитом венгерском ученом Вамбери, который под видом дервиша проник в закрытые для европейцев среднеазиатские страны, в Хиву и Бухару. С рассказами для детей выступали К. Федин, Б. Лавренев, В. Каверин, со стихами - Н. Асеев. Многие произведения, напечатанные в журнале, потом стали книгами. На полки детских библиотек перешли рассказы Б. Житкова, "Лесная газета" В. Бианки, "Жизнь и приключения Максима Горького" И. Груздева, "Тюремные Робинзоны" М. Новорусского. Активно сотрудничали в журнале художники Б. Кустодиев, В. Конашевич, Л. Лапшин, С. Чехонин, Н. Тырса.
Новые люди помогали строить журнал свежо и разнообразно, сообща придумывали интересные формы подачи материала, заботясь не только о том, чтобы дать юному читателю представление о большом мире, в котором ему придется жить и работать, но и привить ребенку полезные трудовые навыки. "Среди десятков тысяч огромных рабочих молотов, - говорилось как-то в передовой статье журнала, - дети рабочих и крестьян должны хорошо научиться держать в руках свой молоточек". И действительно, статьи, рассказы, очерки о трудовом воспитании не сходили со страниц журнала. Тема эта тогда была чрезвычайно актуальна. Достаточно напомнить, что в резолюции XIII съезда партии о печати специально ставилась задача усилить в литературе для детей моменты "классового, интернационального, трудового воспитания". А в коллективе сотрудников журнала было много талантливых пропагандистов темы труда, начиная с Маршака.
В самом деле, с каким энтузиазмом воспитывал, например, Житков юных "умельцев". В журнале он вел отделы "Как люди работают" и "Мастеровой". Тут он учит ребят плотничать, столярничать, мастерить простейшие электроприборы. И все это толково, темпераментно, "по-житковски". Читателям "Нового Робинзона" предлагалось построить на приз журнала различные самоделки: простой плот, наподобие малайской "катамараны", однажды занятно описанной Житковым, и вещи посложнее - шаланду, буер, планер. Отдел "Бродячий фотограф", детище Маршака и Житкова, был своеобразным окном в мир. Его героем стал мальчик Володя Никитин, который, по совету отца, решил заняться фотографией. Володины снимки отражали всякое интересное трудовое дело, большое и малое. Один раз на страницы журнала попал новый корабль, спущенный на воду, а рядом с настоящим, - корабль, который дети, играя, построили среди Невского, из торцов ремонтируемой мостовой. В другой раз в журнале появились фотографии новых жилых домов, выросших на рабочей окраине Ленинграда. В третий - старые паровозы, искалеченные долгой службой и возвращенные в строй на "Пролетарском" заводе. Содержательные фотоочерки знакомили с работой ленинградского торгового порта, электростанции. Рядом можно было прочитать интервью с вагоновожатым, матросом, каменщиком, даже с извозчиком об их работе. Лаборатория "Нового Робинзона", которую вел М. Ильин, рассказывала об интересных физических и химических превращениях веществ. Тут фокусник Чудодеев объяснял секрет многих "чудес", так что потом каждый мог без труда показывать их товарищам. А в отделе "Переписка с читателями" редакция спрашивала своих юнкоров: "Есть ли в журнале что-нибудь такое скучное, без чего можно совсем обойтись? Что бы ты прибавил в журнал, если бы сам его составлял?"
Работа в дружном коллективе писателей, профессионалов и непрофессионалов, создававших вместе с новыми разделами журнала и новые жанры советской детской литературы - научно-художественной, познавательной, - творчески обогащала Маршака. Обучая других, он учился сам. Да и остальные сотрудники нашли себя, свой литературный путь, работая в журнале. А такой литературный крестник Маршака, как Житков, старый штурман-черноморец, человек интересной и необычной судьбы, вполне заслуживал того, чтобы стать не только автором, но и героем детской книжки. Недаром Маршак сделал его героем поэмы "Почта", в которой дохнуло и ветром дальних материков и романтикой путешествий.
А вот стихотворные сказки "Как рубанок сделал рубанок", "Вчера и сегодня". Здесь Маршак решал проблему, которую в прозе одновременно или вслед за ним решали Ильин и Житков, - дать познавательную книжку для детей, сохраняя все элементы художественного повествования. "Как рубанок сделал рубанок" - "производственная", или, употребляя выражение тех лет, "деловая" книжка. Таких книжек издавалось немало, начиная с популярного в свое время "Винтика-Шпунтика" Н. Агнивцева и менее популярной, но не менее характерной книжки Н. Павлович, где паровоз, снаряжая в путь, "заправляли" бутербродами и заливали пивом. Сказка Маршака ничуть не похожа на эти книжки. Тут совершенно нет опасной легкости в обращении с производственным материалом. Все очень точно и по-маршаковски конкретно. Как будто такой простой по исполнению "Рубанок" совсем не прост по своей идее. Это книжка о рабочем инструменте, который создает другой инструмент. Маршаку хотелось сделать ее доступной даже для самых маленьких. В столярной мастерской, совсем как в андерсеновской сказке, рассуждают, спорят друг с другом различные инструменты. Мы слышим перекличку множества голосов. Однако героям сказки, пожалуй, еще недостает разнообразия характеров.
Свистнул тоненький зензибель.
- Без рубанка нам погибель.
Старый дедушка верстак
Крякнул грустно: - Это так.
В сказке "Вчера и сегодня" эта задача решена уже более совершенными художественными средствами. Поэт не только одушевляет вещи, но и заставляет каждую говорить на свой лад. Тут речь характеризует носителей определенных взглядов, определенные человеческие типы. Старая керосиновая лампа жалуется на счастливую соперницу - лампу электрическую. Сварливой коптящей лампе вторит ржавое перо в пустой чернильнице, которому хозяин дал отставку, променяв его на пишущую машинку. Ведро и коромысло гремят на весь дом, браня водопровод. Это вчерашний день спорит с сегодняшним, старый быт - с новым. И прислушайтесь - сколько живых оттенков человеческой речи передано в спорящих голосах! Они делают книжку почти говорящей. Вот раздраженный окрик приверженца старины:
- Разленились нынче бабы.
Али плечи стали слабы?
Речка спятила с ума -
По домам пошла сама!
Слезливое стариковское причитание:
- Я, старое и ржавое,
Живу теперь в отставке.
В моих чернилах плавают
Рогатые козявки.
Невежественная ирония обывательницы:
- Ну и лампа! На смех курам!
Пузырек под абажуром.
В середине пузырька -
Три-четыре волоска.
И, наконец, задорный ответ электрической лампочки:
- Глупая вы баба!
Фитилек у вас горит
Чрезвычайно слабо, -
Между тем как от меня
Льется свет чудесный,
Потому что я родня
Молнии небесной!
Характерно, что сказка Маршака кое в чем непосредственно перекликалась с первыми книжками М. Ильина "Солнце на столе", "Черным по белому", "Сто тысяч почему". И здесь и там талантливо рассказаны биографии вещей, через историю вещей раскрывается история общественных отношений, история быта. Не лишая книжку сказочности, забавности, Маршак сумел придать ей и познавательный характер и политическую злободневность. В республиках Средней Азии, где остро протекала борьба старого с новым, веселая сказка Маршака стала очень популярной. Ее переводили и ей подражали; приноравливаясь к местным условиям и национальным особенностям, часто заменяли одни спорящие предметы другими.
В середине 20-х годов С. Маршак вместе со своими товарищами по "Новому Робинзону" - Б. Житковым, художником В. Лебедевым и драматургом Евг. Шварцем - пришел работать в детский отдел Госиздата. Тут продолжалась редакторская и организаторская деятельность Маршака, начавшаяся еще в журнале. В трех тесных комнатах на пятом этаже ленинградского Дома книги разместился коллектив редакторов и художников, взявших на себя обязанности еще не существовавшего Детгиза. Детская советская литература переживала в те годы свое отрочество и юность. Авторы первых книг приходили из различных областей жизни. Нужно было за строчками посредственных стихов о пионерском уставе или длинного стихотворного наставления юным художникам разглядеть проблески дарования и помочь авторам таких рукописей определить свое призвание, свой голос, а иногда просто найти самих себя в других жанрах. Эту работу по выращиванию и воспитанию молодых писателей Ильин как-то сравнивал с работой селекционеров. И действительно, поддерживая ростки нового, она облегчила многим детским писателям первые шаги.
Сколько хороших произведений советской литературы для детей родилось благодаря редакторскому таланту и энергии Маршака, его любви к делу и умению угадывать возможности молодого автора! Об этом напомнил в одной из своих статей Юрий Герман. "В свое время,- писал он, - С. Маршак возглавлял отделение Детгиза в Ленинграде. Редакторами были в ту пору Л. Чуковская, З. Задунайская, А. Любарская, Т. Габбе... Весь коллектив редакторов не просто "принимал", "утверждал", "подписывал в набор", "дорабатывал", но и участвовал в самом процессе создания детской книжки - от рождения замысла у автора до обсуждения иногда одной страницы рукописи... Иногда поздним вечером в квартире далеко не знаменитого автора раздавался телефонный звонок, Самуил Яковлевич своим характерным голосом говорил:
- Голубчик, приезжайте, а?.. Сейчас, да, сию минуту. Не мог раньше. А мне же интересно. Везите все, как есть, почитаем. Скорее, дорогой мой, жду...
И безвестный литератор с ощущением государственной необходимости своей работы, с ощущением того, что дело, которое он делает, - нужное, настоящее дело, мчался к Маршаку. Там курились папиросы в огромных количествах, Самуил Яковлевич, уставший, потрудившийся целый день, хватался за сердце, спорил, настаивал, сердился, а через два-три месяца вновь звонил телефон, и автор слышал такие, например, слова:
- Вот вы, голубчик мой, сидите дома и не знаете, что передо мною лежит! Передо мною лежит ваша книжка. Да, да, книжка, самая настоящая... Вот вам и "неужели", вот вам и "не может быть"! И, знаете, я сейчас ее перечитал. Отличная книга! Вы - молодец. Впрочем, то, что вы принесли давеча... Да ну, приезжайте, поговорим..."1
Маршак стремился к тому, чтобы книги для детей создавались не только узким кругом людей, целиком посвятивших себя этому делу, но и писателями из общей "взрослой" литературы. По просьбе Маршака стал писать рассказы для детей М. Зощенко. Как потом признавался сам Зощенко, ему было весьма полезно побывать в гостях у маленьких читателей: "Я повысил свою квалификацию оттого, что поработал для детей".
Когда А.Н. Толстой предложил редакции перевод "Пиноккио" итальянского писателя Коллоди, Маршак убедил его дать вместо перевода вольный поэтический пересказ чудесной истории смешного деревянного человечка. В процессе работы Толстой обогатил повесть юмором, выдумкой, теми причудливыми узорами, на которые он был большой мастер. Новая история деревянного человечка, отнюдь не конкурируя с подлинным Коллоди, много выиграла благодаря тому, что ей дал вторую жизнь такой блестящий рассказчик, как Алексей Толстой. Книга, о которой идет речь, известна теперь всем советским ребятам. Называется она "Золотой ключик, или Приключения Буратино".
При горячем участии Маршака стал записывать для маленьких читателей свои богатые наблюдения над жизнью животных и охотничьи впечатления художник Евг. Чарушин, которому Маршак помог написать первый рассказ - "Щур". Из фразы, прочитанной Маршаком у Сэтона-Томпсона: "Волк утром нюхал воздух - читал свою газету", родился замысел "Лесной книги" В. Бианки.
Л. Пантелеев, один из авторов повести "Республика Шкид" (она написана в содружестве с Г. Белых), с гордостью вспоминал, что ему посчастливилось пройти школу Маршака, который был первым редактором повести. "И если читателю будет любопытно узнать, - писал Л. Пантелеев, - какие же "предметы" мы в этой школе проходили, я должен ответить ему, что учились мы многому, но главное, самое важное, что преподал и внушил нам наш учитель, - это вдохновенное, чистое, уважительное отношение и к своему и к чужому труду".
На суд Маршака принес свою первую большую рукопись будущий драматург Евгений Шварц. Это был "Рассказ Старой Балалайки". Маршак напечатал рукопись, а ее автора привлек в число своих сотрудников. Маршаку обязана первыми шагами в литературе Ольга Берггольц. Ленинградская писательница К. Меркульева переступила порог редакции "Нового Робинзона" с тетрадкой стихов, и Маршак, прочитав их, посоветовал ей заняться очерками, чтобы поучиться видеть и рассказывать об увиденном. На материале живых наблюдений и встреч задумывался очерк о Палате мер и весов, а затем родилась целая книга "Фабрика точности", увлекательный рассказ о таком, казалось бы, скучном предмете, как метрология - наука о мерах.
Водолаз К. Золотовский пришел в редакцию даже без законченной рукописи; пришел прямо с работы и, расстегнув ватник, достал тетрадку со своими записями и рисунками, сделанными цветной тушью на каждой странице. Завязался разговор, оказавшийся вступлением к большой работе, в результате которой родилась книга "Подводные мастера" - о профессии водолаза-глубоководника. В этой книге, правда, нет головокружительных приключений в таинственных глубинах моря. Ее герой не сражается с осьминогами и не вылавливает погибших капитанов с ядром, привязанным к ноге. Но книга о мастерстве "подводных рабочих" захватывает ребят сильнее иных фантастических вымыслов.
Маршак был внимательным и чутким редактором научно-художественной книги "Солнечное вещество", которую по заказу редакции писал для детей молодой ленинградский физик М. Бронштейн.
"Помните, - говорил ему Маршак, - что вы пишете не только об открытии гелия, найденного на солнце, но и о другом солнечном веществе: о человеческом мозге, о великом содружестве ученых всего мира". Лидия Чуковская, автор книги "В лаборатории редактора", где есть глава о Маршаке-редакторе, рассказывает, ссылаясь на свидетельство самого Бронштейна, что, выйдя от Маршака, он не шел по улице домой, а бежал. Он торопился к столу. Сгоряча он думал, что теперь напишет свою книгу в один час. Это чувство было ошибочным. Книга потребовала от него еще много труда. "Но автор был прав: обрела она жизнь именно в этом разговоре".
В тесном содружестве писателя и редакторов рождались такие произведения, как "Рассказ о великом плане", "Горы и люди" М. Ильина, "Соль Вычегодская" и "Ученик наборного художества" Т. Богданович, "Китайский секрет" Е. Данько, "Республика Шкид" Г. Белых и Л. Пантелеева, "Часы" и "Пакет" Л. Пантелеева, "Штурм Зимнего" и "Следы на камне" Л. Савельева, талантливого писателя, погибшего впоследствии на фронте, повесть о детстве Сергея Мироновича Кирова - "Мальчик из Уржума" А. Голубевой, "Семь рассказов" Е. Чарушина, "Письмо греческого мальчика" С. Лурье, научно-художественная книга о Мичурине - "Преобразователь природы" Вяч. Лебедева, рассказы, изображающие жизнь поморов-зверобоев, Б. Шергина, одна из первых книг о колхозе - небольшая поэтическая повесть "Одногодки" И. Шорина, очерки Лесника и другие.
Здесь упомянуты только немногие книги из числа выпущенных издательством примерно на протяжении десятилетия. Правда, по свидетельству Л. Чуковской, случалось и так, что в результате огромных затрат авторского и редакторского труда на свет рождалась только книга, хоть и хорошая, но книга, а не писатель. Иной раз редакция переоценивала возможности автора и собственные силы. "Однако каковы бы ни были разочарования или даже аварии, стремление решать воспитательные задачи, стоящие перед детской литературой, средствами искусства, не покидало руководителей ленинградской редакции".
Даже простое перечисление названий показывает, какое большое внимание уделяла редакция поискам новых тем и новых авторов2. И это отвечало принципам, утвердившимся еще в "Новом Робинзоне". Маршак работал одновременно с водолазом, охотником и ученым-литературоведом над рукописями новых книг, стремясь ввести в круг детского чтения побольше произведений, которые могли содействовать трудовому воспитанию ребенка, с малых лет влюбить его в труд и творчество. При этом он добивался синтеза познавательного и художественного, хотел, чтобы реальное сочеталось с воображаемым и чтобы не только о забавном, но и о серьезном говорилось забавно, т. е. увлекательно.
Познавательная книга тоже должна была радовать ребенка, а не превращаться в скучное и трудное учебное пособие.
Между тем авторы многих наскоро состряпанных производственных книжек начисто отрешались от веселости и занятности. Давать такие сухие и непривлекательные книжки детям, говорила Н.К. Крупская с трибуны Первой всероссийской конференции по детской книге, все равно, что предлагать в пищу опилки, смешанные с вазелином.
Ильф и Петров в одном из своих фельетонов смешно описывали изумление отца, когда, раскрыв со своим пятилетним сыном детскую книжечку про пожарных, он на первой же странице прочитал: "Пожарное дело в СССР резко отличается от постановки пожарного дела в царской России..." Однако критики рапповского и педологического толка чуть ли не возводили скуку в достоинство, объявляя такого рода книжки "одним из первых ударов против неограниченного культа детской фантастики". Ильф и Петров приходили к менее утешительным выводам. Книжку о пожарном деле, по их мнению, можно было читать разве только на конгрессе теоретиков пожарного дела. Да и то старые брандмейстеры, покачав обгоревшими головами, сказали бы:
- Установка правильная, но уж слишком как-то учено. Для нас, огнеработников, надо бы попроще.
В чем секрет увлекательности такой, например, книги, как "Рассказ о великом плане", идею которой Ильину дал Маршак? На страницах "Рассказа" цифры пятилетнего плана ожили. Сквозь них автор, а за ним и читатели увидели совершенно реальные пещи. В одной цифре - новые электростанции, в другой - километры железных дорог, в третьей - верфи, в четвертой - суда, паровозы, автомашины. Таким образом, весь густо заполненный цифрами пятилетний план превращался в сказочную картину небывалого в мире строительства. Только таким путем, обращаясь к разуму и воображению ребенка, можно было говорить с юным читателем на столь серьезную тему. Конкретность, даже вещественность, с которой написана эта книга, сделали ее чрезвычайно популярной. За границей ее неоднократно издавали для взрослых читателей. О том, с каким увлечением была она встречена, писали и Горький, и Ромен Роллан, и Арагон.
Детские издания ленинградской редакции давно уже заметил Горький. Живя в Италии, он внимательно следил за новинками советской литературы, в том числе детской, и радостно приветствовал каждую удачу в этой области. Еще в 1927 году в письме к Маршаку из Сорренто он похвалил Бианки, Житкова, Тихонова, художника Лебедева, особенно отметил стихи Маршака и его чудесные, как писал Горький, переводы английских песенок для детей. "Если будете посылать мне детскую литературу, - добавлял Алексей Максимович, - очень поблагодарю Вас. Эта литература сейчас важна, как никогда". Два года спустя, когда педологи-вульгаризаторы, объединившись с рапповцами, начали шумный поход против выпущенных Госиздатом детских книг и против Маршака как писателя и редактора, Горький решительно пресек заушательскую критику, взял под защиту людей, "которые, работая в детском отделе ГИЗа, сумели выпустить ряд весьма талантливо сделанных книг для детей"3.
В сущности говоря, инициаторы похода против Маршака, Чуковского и некоторых других известных детских писателей недалеко ушли от Э. Яновской. В своих оценках детской литературы они были малооригинальны. Ведь в книге "Сказка как фактор классового воспитания" небылицы, сказки, фантастика однажды уже отвергались начисто. В статьях критиков, писавших в конце 20-х годов о детской литературе, стихи Маршака и "Лепые нелепицы" Чуковского чаще всего приводились как примеры таких книг, которые требовали "преодоления". Анна Гринберг в обзорной статье "Лицо советской детской книги", опубликованной в журнале "Печать и революция" (№ 7 за 1929 год), доказывала, что эти книги идут вразрез с новыми педагогическими начинаниями и обращены к "бывшему" читателю. В список книг, требовавших "преодоления", попали и "Три толстяка" Юрия Олеши. Анна Гринберг великодушно признавала одаренность автора, однако называла его книгу новой уступкой старому. На одиннадцатом году советской власти, сетовала она, талантливый Олеша "облекает тему о революции в фантастику".
Для того чтобы лучше себе представить, как живучи были такие взгляды на сказку и с каким трудом она порой пробивалась к своему читателю, стоит хотя бы вспомнить стихотворный фельетон В. Лебедева-Кумача о мытарствах сказки, незадолго до дискуссии напечатанный в "Крокодиле". В этой "Сказке о сказке" было много правды. Скучные люди гоняли веселую сказку из ГУСа в Главполитпросвет, оттуда в Главсоцвос, в Наркомпрос, в Институт детского чтения, даже в Центросоюз для "проверки" благонадежности одного из персонажей сказки - воробья. И везде ученые мужи изрекали свои суждения:
Сказка правильна по части биологии,
Но в ней не видно марксистской идеологии...
В сказке явно заметны шатания
В смысле методов воспитания...
Или еще:
При чтении в сказке не обнаружено людей,
А птицы не проводят кооперативных идей...
Не такие ли рассуждения подсказали Маршаку горькие слова: "Если послушать педагога-педанта, - нельзя печатать ни одной народной сказки. В каждой он заметит единственную черту - и всегда порочную".
Дискуссия о путях детской литературы началась с доклада А.В. Луначарского в московском Доме печати (1929). Луначарский высоко оценил классическую сказку и призвал у нее учиться. Но, как бы заранее предвидя возражения, он добавил: "Есть суровые педанты реализма, которые считают, что мы обманываем ребенка, если в нашей книжке рукомойник заговорит. Это глубоко ошибочная точка зрения"4.
А между тем, отрицая забавную, веселую детскую книжку, педологи-вульгаризаторы, естественно, приходили к осуждению и такой вредной, с их точки зрения, "бессмыслинки", как говорящий рукомойник. Маршака критиковали не только за то, что в "Багаже" восемь (!) раз упоминалось, вкореняясь в детское сознание, классово чуждое слово... "дама", но и за шутливые, озорные стихи про сладкий пирог, в который запекли множество непоседливых синиц-сорок. "О вкусе этого пирога и пении запеченных в него птиц просим судить читателем совершенно серьезно замечали "суровые педанты реализма".
Со страниц журнала "На литературном посту" Маршаку грозили пальцем за возрождение "волшебства" и "чудесных превращений", пусть даже и без старомодных фей. Подумать только: в сказке "Мороженое" некий толстяк, объевшись мороженым, замерзал у всех на глазах. В самый разгар лета на улице города вырастала снежная гора и кругом начинала шуметь метелица. "Какой улицы? Какого города? - без тени юмора вопрошали критики "Мороженого". - Ведь улица-то наверняка наша советская, и город советский!"
Даже звонкие, весело-слаженные концовки стихов Маршака и те подвергались осуждению. Все сводится к механическому, бездумному заучиванию наизусть, скрипел унылый голос, забавная бессмыслица крепко вкореняется в детское сознание.
Статьи Горького в "Правде" "Человек, уши которого заткнуты ватой", "О безответственных людях и о детской книге наших дней" помогли разоблачению лжепедагогов, которые под флагом борьбы с "бездумностью" и безыдейностью пытались запретить народные песни и легенды, отнять у детских писателей право на сказочность и фантастику, угрюмо изгоняли из детских книг живые образы, шутку, смех, требовали, чтобы о серьезном писали "серьезно", то есть, иначе говоря, - скучно, суконным языком проповеди. В желании позабавить детей они усматривали недоверие и неуважение к ребенку, попытку увести его от современности. А ведь потребность в веселье, шутке - неотъемлемое свойство детского возраста. Лучшие книги для маленьких потому и считаются лучшими, что умеют весело воспитывать. И недаром Горький начинал свою резкую отповедь педологам следующими словами: "Все это известно, давно известно, и очень печально, очень досадно, что все это приходится повторять, потому что об этом одни забывают, другие не хотят этого знать"5.
В свое время Белинский, страстно заботясь о воспитании борцов за лучшую жизнь, призывал изображать в книгах для детей действительность такою, какова она есть на самом деле, "во всем ее очаровании и во всей ее неумолимой суровости, чтобы сердце детей, научаясь ее любить, привыкало бы в борьбе с ее случайностями находить опору в самом себе"6. Но Белинскому никогда не надоедало напоминать, что скучными поучениями ничего не добьешься. Истертые моральные сентенции могут только убить в детях всякую живость, резвость, преждевременно состарить, вырастить из них резонеров, не способных на смелые действия. Как непосредственно совпадает с горьковскими мыслями о детской литературе призыв Белинского не забывать о наглядности, живости, яркости детской книги, его совет не обуздывать живую поэтическую фантазию, способную все представить в одушевленных радужных образах! И тогда картины жизни, говорил Белинский, раскроются детям "не в холодных нравоучениях, не в сухих рассказах, а в повествованиях и картинах, полных жизни, движения, проникнутых одушевлением, согретых теплотою чувства, написанных языком легким, свободным, игривым, цветущим в самой своей простоте"7.
Горький чрезвычайно дорожил умением педагога или детского писателя воспитывать детей, не засушивая их, не отнимая у них права на игру. Встретившись с Маршаком после одного совещания по детской литературе, он спросил, лукаво улыбаясь: "Ну что, позволили наконец разговаривать чернильнице со свечкой?" И добавил: "Сошлитесь на меня. Я сам слышал, как они разговаривали. Ей-богу!"
В устах Горького это было больше, чем простая шутка. Важнейший долг нашей социальной педагогики он видел в том, чтобы вырастить свободных творцов и художников, строителей нового мира, а не "рабов житейского дела". Опираясь на опыт лучших советских детских писателей, Горький утверждал, что та детская литература, "которую создают люди, подобные С. Маршаку, отлично удовлетворяет эту важную потребность" и нельзя позволять авторам безграмотных статей "травить талантливых Маршаков".
Дальнейший рост и развитие советской детской литературы Горький тесно связывал с широким привлечением в детскую литературу опытных писателей и редакторов. Он заботливо обдумывал темы будущих детских книг, которые вооружали бы ребенка необходимыми знаниями, прививали ему новую, коммунистическую мораль, знакомили со всей многообразной советской действительностью; широко, по-государственному хотелось Горькому построить дело издания детской литературы.
К обсуждению этих планов Алексей Максимович привлекал многих писателей. А Маршака он даже специально пригласил весной 1933 года к себе в Сорренто. После поездки к Горькому и бесед с ним Маршак опубликовал в "Известиях" статью. Горький откликнулся на нее в "Правде". Он писал: "В "Известиях" от 23 и 27 мая была напечатана статья "Литература - детям!" Автор этой статьи С. Маршак, талантливый и опытный работник в области литературы для детей, совершенно правильно придал заголовку и теме своей статьи характер требования, характер боевого лозунга"8. Для того чтобы развитие детской литературы приобрело у нас необходимый размах, Горький предлагал в своей статье организовать специальное издательство - Детиздат.
Решением Центрального Комитета партии в сентябре 1933 года такое издательство было создано. Уже в самом начале его организации Горький обратился через газеты к пионерам с просьбой помочь работе будущего издательства и рассказать, что они читают и что хотели бы прочитать. На призыв Горького отозвались несколько тысяч детей. Всесоюзная переписка пионеров с Горьким стала одной из интереснейших страниц в истории советской детской литературы. Маршак, которому Горький доверил важную задачу разобрать и проанализировать груды писем, полученных со всех концов страны, и ответить за него детям, писал тогда же в "Правде", что простой и откровенный разговор между литературой и ее читателями помог по-настоящему познакомиться со множеством читателей-детей, вникнуть в их интересы и вкусы, оказался чрезвычайно полезен перед началом большой работы над детской книгой.
Статьи Горького с призывом ставить вопросы детской литературы широко и серьезно, так, как ставятся в Советской стране все крупные вопросы, требующие неотложного разрешения, забота Центрального Комитета партии, принявшего специальное постановление об организации издательства детской литературы, а еще раньше о работе издательства "Молодая гвардия", - все это помогло поднять значение детской литературы, убрать преграды, мешающие ее развитию и росту.
Выступая с докладами о большой литературе для маленьких на Первом Всесоюзном съезде советских писателей в августе 1934 года и спустя год на первом совещании по детской литературе при ЦК ВЛКСМ, Маршак мог уже назвать имена многих авторов, активно работающих в детской литературе: К. Чуковский, Б. Житков, М. Пришвин, М. Ильин, К. Паустовский, В. Бианки, Л. Пантелеев, С. Григорьев, Е. Данько; мог назвать новые книги и новые имена: "Кондуит" и "Швамбранию" Л. Кассиля, "Салавата Юлаева" С. Злобина, "Школу" А. Гайдара (о котором Маршак прозорливо говорил на съезде: "Читатель чувствует, что автор "Школы", так же как и его герой, "ударился навек в революцию"). Юные читатели уже заметили и полюбили веселые стихотворные книжки Агнии Барто. Песни и стихи для детей начинал писать Сергей Михалков, который был командирован редакцией журнала "Пионер" в Ленинград и там познакомился с Маршаком. Если впоследствии поэт не счел своего "Дядю Степу" случайным эпизодом в литературной работе, а продолжал трудиться для детей, то в этом - по собственному его признанию - немалая заслуга принадлежала Маршаку.
Детская литература действительно становилась сильной ветвью большой советской литературы, с каждым годом все заметнее проявлялось коренное отличие новой детской повести, рассказа, стихов от старых, предреволюционных. И доклад о детской литературе, по инициативе Горького, был поставлен на съезде в ряду первых и важнейших, непосредственно вслед за докладом самого Алексея Максимовича о советской литературе.
Во всех выступлениях Маршака исходные, принципиальные положения были в своей сущности едины - и в оценке общего состояния детской литературы, и там, где, опираясь на собственный творческий опыт, на переписку с детьми и беседы с Горьким, Маршак формулировал некоторые важные теоретические положения. Главная забота детской литературы, которая, как напоминал Маршак, имеет дело с человеком 50-х, 60-х, 70-х годов XX века, должна заключаться в том, чтобы дать этому человеку мировоззрение борца и строителя, дать ему высокую культуру. А это обязывает писателей смелее вторгаться в жизнь, где столько еще трудных, заманчивых дел, всегда привлекательных для ребенка. У советских детских писателей есть все, что нужно для создания такой сказки, такого фантастического романа, такой героической эпопеи, каких еще не видел мир. Маршак говорил: "Как ни высока героическая весть, которая дошла до нас сегодня, - завтра ее догоняет другая весть, еще выше". И дальше: "Нам легко писать о героях. Героическое от нас совсем близко, мы отделены от него одним только каким-нибудь десятком лет, а иногда даже одним днем... Ведь даже в прозаических документах наших дней, в стенограммах, дневниках, путевых записках, у нас уже чувствуются иной раз подлинные черты эпоса".
И все же книг для детей, не просто регистрирующих события, но утверждающих в высокопоэтической форме новые идеи и факты, было мало. Героическая биография - еще не рассказ и не сказка. Сухой отчет о новом блюминге и комбайне - это тоже не сказка. Для того чтобы довести книгу до воображения ребенка, а не только до его сознания, человек, пишущий книгу, должен овладеть конкретным образным мышлением. Подробнее этот тезис Маршак развивал в докладе на первом совещании по детской литературе при ЦК ВЛКСМ. "Ни одна научная истина и ни один житейский факт, - говорил он тогда, - не дойдут до ребенка, если не будут обращаться к его воображению, к его чувству. При помощи тех или других литературных приемов, при известном умении обращаться со словом можно, конечно, произвести на читателя впечатление. Но ведь впечатления, как сказано где-то Горьким, бывают и во сне, - какая им цена. Нет, нам нужны те впечатления, которые остаются надолго и через много лет отражаются на поступках человека, на его чувствах и мыслях".
Лжепедагоги, выставлявшие за ворота детских библиотек хорошую, занимательную книжку, мало с этим считались. Они признавали годным к печати "лишь то, что совпадало с отдельными пунктами их далеко не совершенной педагогической программы", и не интересовались, есть ли в книжке прочная художественная ткань или только реденькие, лишь кое-где пересекающиеся ниточки тенденций и благих намерений. "А ведь в большинстве детских книжек, - говорил Маршак, - написанных неумелыми любителями или небрежными профессионалами по заказу, вы только и найдете эти четыре ниточки основы. Все то, что называется искусством, даже самым "примитивным", - всегда сложная ткань. Вспомните "Красную Шапочку" или "Морозко", любую народную песню и сказку, - какое сложное взаимодействие ритма, фабулы, бытовой обстановки и даже поэтической причуды". Нет, маленькая книжка не должна быть ничтожной книжкой. "На поэта для детей слишком долго смотрели у нас как на исполнителя мелких педагогических поручений утилитарного характера". Вот почему часто фабриковались "холодным способом" книги на самые "горячие", самые ответственные темы дня.
Эти замечания Маршака, прямо перекликавшиеся с суждениями о детской литературе Горького, с выступлениями на совещании в ЦК ВЛКСМ А. Толстого, М. Пришвина, К. Чуковского, Б. Житкова, М. Ильина и других видных советских писателей, и сейчас сохраняют свое значение. На Маршака ссылался Б. Полевой, докладывая Второму Всесоюзному съезду советских писателей о состоянии детской литературы. А в те годы высказывания Маршака помогали верно определить некоторые важные недостатки детской литературы, рассеять стоявший вокруг нее густой туман лжепедагогических теорий.
Примечания
1. Ю. Герман. Рукописи не возвращаются. "Литературная газета", 9 июля 1955 года. ↑
2. В 1933 году редакция ленинградского журнала "Литературный современник" целиком посвятила один номер журнала детской литературе. Он был составлен из стихов, рассказов, очерков, подготавливавшихся тогда к печати Ленинградским отделением Детгиза. Это был своеобразный отчет большого редакторского и авторского коллектива о работе над новой детской книгой. Наряду с писателями-профессионалами мы тут встречаем людей, совсем еще неизвестных литературе - инженера, учителя сельской школы, специалиста по физике металлов, красноармейца. ↑
3. М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 25. М., Гослитиздат, 1953, стр. 173. ↑
4. "Литературная газета", 1929, № 34. ↑
5. М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 25. М., Гослитиздат, 1953, стр. 173. ↑
6. В Белинский. Полное собр. соч., т. IV. М., изд. Академии наук СССР, 1954, стр. 95. ↑
7. В. Белинский. Полное cобр. соч., т. II, стр. 374. ↑
8. М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 27. М., Гослитиздат, 1953, стр. 31. ↑